Корни огня - Владимир Свержин Страница 27

Сергей подошел к трупу, потрогал горло. Затем с силой резко надавил на грудь. Обомлевшие рыбаки попятились от столь панибратского обращения с мертвецом.

— Можно, я не буду на это смотреть? — взмолилась Женя.

— Не смотри. Но слушать — обязательно.

— О, а я его знаю! — вдруг закричал Карел. — Это тот самый разбойник, который меня прирезать хотел.

— Ага, так это после общения с тобой он впал в печаль, несовместимую с жизнью?

— Нет, от меня он убежал.

— Стало быть, изнемог в разлуке. Живо представляю себе картину: пришел к берегу, за каким-то лешим взял в руку фибулу, которую не далее как сегодня у меня же и спионерили, сжал ее, да так, шо палец себе насквозь проколол, и, обратите внимание, проколол без крови. Стало быть, уже после смерти. Ударился кадыком обо что-то твердое — о тренированную ладонь, о борт лодки, а может, то было весло, ему виднее.

Но факт имеет место быть: у потерпевшего кадык где-то в районе затылка, а каких-либо повреждений кожного покрова не видно. Одним словом, привел мужик себя в состояние, не совместимое с жизнью, и с горя пошел купаться.

— Простите, господин инструктор, это откуда следует? — поинтересовался Бастиан.

— Оттуда, мой юный друг, что одежда на потерпевшем мокрая, а в легких воды нет. То есть, кадык ему проломили до того, как уложили в воду. Так она и не попала внутрь. И фибулу в руку сунули тоже до того. Сунули и зажали в кулак.

— Может, это все же он похитил? — спросил Бастиан.

— Нет, я такого прямоходящего рядом с собой не видел. Рожа, вон, как из задницы вытесанная. Даже Карел с ходу запомнил. Ходячая пивная реклама, впрочем, теперь плавучая.

— Зачем вы над ним смеетесь? Это же все-таки человек был! — возмутилась Женечка.

— Этот экземпляр — в лучшем случае потерпевший. Некоторым впечатлительным особам сию классификацию следует накрепко запомнить в целях сохранения в пределах нормы собственной ранимой психики.

Итак, вернемся к расследованию. Вы уже чувствуете себя инспекторами Сюрте Криминаль? Если нет, входите в роль. Дело вырисовывается забавное, но в высшей мере паскудное: кто-то слямзил у меня фибулу, затем хладнокровно убил бандита, нападавшего утром на Карела, подсунул ему на прощание приметный сувенир и отправил в загробное плаванье. Причем очень каструбовато.

Если мы отбрасываем версии волшебных совпадений, имеются ли у нас какие-нибудь мысли?

— Убийца хотел навести на ложный след? — предположил Бастиан.

— Похвально. Но не останавливай бег свободной мысли. Для того чтобы просто навести на чужой след, при всей ловкости паразита, не стоило вытаскивать эту штуковину именно у меня. В Париже есть тысячи куда менее обидчивых индивидов, чем старина Рейнар. Стало быть, что?

— Кто-то хотел подставить под удар… вас?

— Умница, Бастиан. Не иначе, близость к месту будущей Сорбонны на тебя благотворно влияет.

При этом таинственный незнакомец решил прикончить сразу двух зайцев, один из которых сейчас лежит на песке и ушами не шевелит. В смысле, ухом не ведет.

Второй же оказался никакой не пушистой мишенью охотника, а злопамятным дядькой Лисом. Вот тут как раз самое интересное — убийца, как это нынче говорится, был не в теме! Он понятия не имел о том, что известно во франкских землях всем и каждому: фибула с драконом, которую он у меня гнусно попятил, — отличительный знак гвардии Брунгильды, а они бесславно сложили головы еще под стенами Реймса. Вывод — мы имеем дело с чужаком, очень может быть, с кем-то из команды кардинала.

Утром в апартаментах была толчея, так что кто-то под шумок расстарался. Другого удобного случая вроде бы не было…

Только мне кажется, что неведомый нам пока энтузиаст полез в суму вовсе не за фибулой. Это так, поощрительный приз. Искал он, скорее всего, амулет, который я незадолго до того показывал Пипину. Это, конечно, гипотеза, но она имеет право на существование. Так-то, мои дорогие вершители судеб!

Итак, что у нас есть, — голос Сергея не утратил прежней насмешливости, но теперь в нем звучала резкая, даже жесткая нотка. — За один день некто неизвестный нанес три безответных удара и все еще остается вне поля нашего зрения. И поскольку мы наивно, шо те самые кролики, хлопаем ушами ему в ответ, можно не сомневаться — в ближайшее время это вдохновит его на четвертый.

Стража у ворот резиденции легата без колебаний пропустила в здание бедолагу балканца. Тот почтительно склонился перед каждым из охранников, на ломаном итальянском твердя слова благодарности. Было во всем его облике нечто такое жалкое и униженное, что хотелось то ли дать пинка, то ли кинуть монетку. В руке сиротливо озирающийся беженец держал узелок, должно быть, с едой. Кланяясь, он все время прижимал его к груди, словно опасаясь, что стражники отберут скудное пропитание.

— Мое почтение. Я хотел бы сложить балладу о ваших приключениях, — юный менестрель с длинными, черными как смоль волосами, разметавшимися по плечам, с темными выразительными глазами южанина, пытливо глядящими из-под изящных, чуть изогнутых ресниц, остановил его посреди двора, для пущей ясности слов указывая на лютню. — Об ужасных абарах, о сражениях в далеких землях, о ваших странствиях. Я был бы счастлив, если б вы меня удостоили…

Во взгляде чудом спасшегося бедолаги мелькнула опасливая настороженность. Он на полшага отступил, словно опасаясь, что юноша даст ему затрещину, и с ходу перешел на сербский, точно не поняв, что нужно от него подозрительному незнакомцу.

— Я готов заплатить, — в руке Бастиана мелькнула серебряная монетка. При виде денег уроженец Монтенегро тут же закивал и вновь освоил азы италийского наречия. Примостившись в тени дерева, он с тяжким вздохом начал повесть о своей нелегкой судьбе, о храбром воеводе, павшем в бою с ужасными пришельцами, о съеденном поголовно стаде, о долгом пути неведомо куда и чудесном спасении.

— Господин инструктор, — примерно в середине рассказа взмолился Бастиан. — А может, я скажу ему, что говорю и понимаю по-сербски?

— Ни в коем случае, — не замедлил ответить Лис.

— Но ведь он дословно повторяет то, что говорил перед Дагобертом.

— Мой юный друг! Я, конечно, очень стар и помню начало крестовых походов, в которых, впрочем, тут пока не видят ни малейшей надобности, но все же память мне пока не изменяет. Ты думаешь, я не слышу, что он метет?

— Простите?..

— Господи, еще один блюститель изящной словесности выискался на мет голову! Сладкозвучный Баян, действительный кандидат в Аккордеоны, я в полной мере разумею, что глаголет сей убогий. В общем, пусть дальше языком мелет, не мешай ему.