Ладья света - Дмитрий Емец Страница 27

Что мы имеем в виду, когда говорим «не могу»? Нет, я отлично понимаю, что означает «не могу» буквально. Но что мы в него вкладываем на самом деле? «Боюсь»? «Не хочу»? «Не верю»?

Троил

Человек не умирает. Просто свеча исчезает, становясь огнем.

Эссиорх

Подземный переход у кинотеатра «Художественный» шуршал тысячами ног. В десяти шагах от железной двери с надписью «Гормост» какой-то парень приглашал совершить экскурсию по Старому Арбату. Третий час подряд.

— Когда же он поймет, что в рупор не кричат? Достаточно просто отчетливо говорить! — зажимая уши, простонала Варвара.

— Хочешь, я совершу поступок? Прогоню его! — предложил Корнелий.

Варвара непонятно цокнула языком. Она сидела на столе, забравшись на него с ногами и обхватив колени. Корнелий озабоченно посматривал на ее грудь. Как страж света, он умел видеть эйдосы сквозь одежду и кожу. Выглядел эйдос Варвары неважно. Затемненный участок распространялся, как распространяется плесень, и лишь сердцевина пылала, точно желая показать, что все еще жива.

Происходило это постепенно, уже не первый день. Корнелий переживал, не зная, что делать. Путь к свету труден. Варвара же не способна была менять себя каждодневно, упрямо, последовательно, это не в ее природе, она способна только на рывки. Значит, она непременно скатится во мрак. Так и происходило: Варвара ухудшалась, с каждым днем становилась циничнее. Она и сама замечала это и испытывала боль, но боль выливалась в раздражение и в то, что она срывалась на Корнелии.

Теперь мрак не предпринимал особенных усилий, чтобы получить эйдос Варвары. В конце концов, яблоко от яблоньки далеко не падает, а яблонькой-то был сам Арей, тоже далеко не первый гуманист во вселенной!

Скверно, очень скверно было Варваре. Огромная Москва казалась ей тесной лягушачьей шкуркой. Варваре невыносима была здешняя размеренная, вялая, ожиревшая жизнь, похожая на жизнь червяка в сердцевине яблока. Ей бы стать женой протопопа Аввакума, или в одиночку восстанавливать монастырь, или пойти первопроходчицей в дальние районы Сибири, имея с собой лишь нож и охотничье ружье, удачно переделанное из устаревшей винтовки Бердана.

— Так прогнать этого болтуна? Я уже оглох от этих экскурсий по Арбату! — повторил Корнелий, чтобы хоть как-то расшевелить Варвару.

— Валяй! Только не как в прошлый раз, когда тебя пинали две торговки орехами! — со скукой отозвалась Варвара.

Корнелий вспыхнул, двумя руками схватившись за очки:

— Я хотел разнять драку, а они вдруг вместе набросились на меня! Вдвоем! О женское коварство! О лицемерие!

— Так использовал бы флейту!

— Я и хотел! Но бешеная тетка хлестнула меня по лицу сумкой и выбила флейту! Голая случайность! Двести лет я обучался обороне от борцов, триста — от каратистов и боксеров, но сумкой по лицу — это явная подлость! Я не успел уклониться!

— Ну иди! Хоть на этот раз докажи, что ты мужчина! — сказала Варвара.

Корнелий достал флейту, проверил мундштук и, кашлянув для придания себе решимости, вышагнул в переход. Маньяк пешеходных экскурсий по Старому Арбату оказался маленького роста, круглым, краснощеким. Помидорчик на ножках. Он кричал в рупор и подпрыгивал от полноты жизненных сил. Корнелий приблизился к нему, сосредоточился и. вспоминая подходящую маголодию, поднес к губам флейту.

— Шляпу не положил! Во что мелочь собирать будешь? — насмешливо сказал ему парень.

— На шесть и по хлопку! Трепещи, несчастный! Твоя песенка спета! — крикнул Корнелий и выдохнул в мундштук.

Зомбирующая маголодия вышла на славу. Парень застыл, таращась выпученными глазами. Корнелий знал, что он выполнит сейчас все, что ему скажут. Опасаясь, чтобы кто-нибудь не опередил его, отдав другую команду, связной света подскочил к парню.

— Кто я? — спросил парень, продолжая глядеть перед собой.

— Ты гениальный акын! Один ходишь по Старому Арбату! Сам себе объясняешь все, что видишь! Понял?

— В рупор объяснять? — уточнил парень.

Корнелий задумался:

— Да! Очень правильное уточнение! В рупор!

Парень повернулся и, не сгибая коленей, как зомби, побрел по переходу.

— Я вижу девушку, которая поправляет чулок с видом лучницы, натягивающей тетиву! Она пытается найти себя в этом огромном мире! — кричал он в рупор. — А вот два мужика ищут простаков и продают им поддельные смартфоны под видом ворованных! Вчера они меня побили, но я их не боюсь! А вот наркоман думает, где ему достать деньги! Утром он просил у меня, но я ему не дал! А эта женщина собирает подписи! Она думает, что беды мира в политике, а не в самом человеке, и можно, не меняя человека, что-то изменить! А теперь я вижу ступеньки! Я иду по ступенькам! Я поднялся бы до самого неба, но, увы, лестница так высоко не ведет! Люди смотрят на меня, улыбаются и думают, что я сошел с ума! А я просто говорю им правду! Надо же! Кажется, многие уже идут за мной! Когда я звал их на экскурсию, за мной никто не шел. А теперь я просто говорю, что вижу, и за мной валит толпа!

— Хороший получился акын! Кажется, в одиночку ему теперь бродить не придется! — с умилением сказал Корнелий и вернулся к Варваре.

В подземный переход они перебрались в начале сентября. Варвара наотрез отказалась дальше жить у Эссиорха. Причина была в Улите, которая достала Варвару ничуть не меньше, чем сама Варвара достала Улиту.

— Если мы не разбежимся — разбежится этот дом. По кирпичикам! — предупредила Улита.

Варвара в целом была с ней согласна, и они разбежались.

Вернувшись за гормостовскую дверь, Корнелий плюхнулся в распоротое ножом кресло, Блок из трех кинокресел они перетащили к себе, когда на «Художественном» был ремонт и старые кресла выставлялись на улицу.