Гиностемма - Катерина Крутова Страница 27

—Чайка или альбатрос?— Полина задумчиво обвела кончиком пальца линии рисунка, затем шумно выдохнула, подхватила метлу и решительно шагнула в дом.

* * *

Первая женщина, проснувшаяся в этой постели, со времен Виктории. Что дернуло меня принести девчонку к себе в спальню, когда гостевая свободна? Отдаленное чувство родства? Ответственность за нависшую над ней опасность? Попытка искупления прошлых грехов? Привлекательность неискушенной юности? Впору обращаться к психоаналитику и довести его до сумасшествия историей полуторавекового безумия.

Клематис красива изяществом нераспустившегося бутона. По-детски припухшие губы приоткрылись во сне, длинные ресницы подрагивают, отбрасывая темные тени на бледные щеки. Ребенок, втянутый в давнюю игру. Цветок, ждущий, когда его сорвут. Учитывая дозу пестицида, очнувшись, соображать она будет туго, хорошо если вообще сможет говорить и ходить. Тем лучше. Если девочка действительно так сильна, как предвещало пророчество, до разговора мы можем и не дойти. В страхе и обычные люди способны на многое, а у этой юной мисс есть все основания меня бояться.

Халлербос пронизан магией — даже туристы ощущают ее присутствие. Обостряется интуиция, душа наполняется светом радости, разум вдохновляется новыми идеями, а мы — повиликовые — здесь и вовсе в родной стихии. Сто лет назад лес стал моим убежищем, а после приютил единственную, за кого я готов был отдать жизнь. Тори обожала этот дом. Не смогла принять меня, но всей душой полюбила дар разбитого сердца. Каждую ночь, проведенную здесь, она снится мне. Извращенная пытка — ложиться в постель, которую любимая делила с мужем, представлять теплоту ее тела в шелке простыней, чувствовать ускользающий запах в складках покрывала, изнывать от желания по той, что давно обвила побегами могильную плиту на Пер-Лашез.

В размышлениях о прошлом пропускаю момент, когда Клематис приходит в себя. Чувствую ее боль, как свою, бедняжка, редкое похмелье оставляет такие последствия.

—К вечеру отпустит,— выдаю свое присутствие, и девчонка подпрыгивает, теряя одеяло, обнажая цветы на коже и маленькую аккуратную грудь. Красиво, хоть и чересчур откровенно для сцены знакомства. А дальше начинается фантасмагория. Девчонка, разумеется, пугается — и меня, и своей наготы, и незнакомой обстановки. Пытаюсь объяснить, что так лучше в том числе для нее, распахиваю шторы, позволяя разглядеть себя и комнату, но добиваюсь обратного эффекта — одурманенная пестицидами начинает козой скакать по кровати, бить хрусталь и верещать. Никаких родовых сил — одна бабская истерия. Деревянный дом врос в землю, молодой хмель уже тянется до окна, старая мебель хранит память годовых колец, гиацинты на подоконнике любопытно тянутся к незнакомке — черпай — не хочу! Вместо этого она ведет себя, как обычная перепуганная баба.

Подходя ближе, чувствую пульс в лепестках на юном теле, ощущаю тягучий магический сок, наполняющий стебель цветка, внутренним чутьем слышу гул рвущейся наружу природной стихии — мощь сдерживаемой лавины, давление магического моря на дамбу человеческой сути.

—Останови меня,— хочу, чтобы она использовала ресурс, показала истинное лицо, применила силы.

Вместо этого девица валится с кровати и принимается избивать ни в чем не повинную и даже не запертую дверь. А стройное, едва прикрытое легким покрывалом тело меж тем борется с остатками яда. Наверно, я бы мог забрать часть, облегчить ее боль…

—Ты в силах справиться сама,— шепчу скорее для себя, чем для перепуганной девчонки, пытающейся сбежать из моей спальни. Протягиваю руку, касаюсь бархата кожи, мгновенно вспыхивающего ознобом мурашек. Ладонь пронзает чужой болью, пальцы сводит судорогой и, сам не ведая что творю, сжимаю в кулаке край одеяла, лишая беглянку последнего прикрытия. Испуганная, взъерошенная, нагая она вываливается в коридор, куда как раз вышел невозмутимый Стенли. Ко всеобщему счастью там достаточно темно — потомок Арчибальда унаследовал не только внушительную фигуру своего предка, но также его вспыльчивый нрав и привычку доказывать правоту кулаками. Криво сросшаяся челюсть и сломанный нос предают его и без того грубым чертам налет нахального злодейства. Хотя мужик он мировой и заботливый, но с первого взгляда глубину и красоту натуры под этой пугающей маской не разглядишь. Так что, Клематису повезло — юное сердечко могло и не выдержать такого зрелища.

Дальнейшее объясняется только изрядным помутнением сознания вследствие воздействия мощной порции психотропного яда. Молодая Повилика инстинктивно рвется на волю — к свету и напоенному волшебством воздуху Халлербоса. Гибким молодым побегом проскальзывает в комнату Мардж и легкой птицей вылетает в окно. Голубая дымка оттеняет фарфоровую бледность кожи, солнечные лучи застывают в темном янтаре волос, огни колдовских костров вспыхивают в пронзительном, мимолетно брошенном через плечо взгляде. А я все стою в дверях, наблюдая за воплощением яростной молодости и сжимая в руках одеяло уже не из-за судороги мышц, а потому что нагая испуганная девушка, очнувшаяся в моей постели — самое прекрасное, что происходило за последние сто лет.

Сбрасываю наваждение, отшвыривая покрывало, захватываю по ходу из ванны банный халат и выхожу на террасу — маленькие пройдохи уже обступили незваную гостью, почувствовав в ней родственную душу, щебечут наперегонки, того и гляди заболтают до смерти.

Белый клематис с карминовым абрисом и отливающими золотом прожилками лепестков восхитителен. Надо быть бесчувственным слепцом, чтобы не залюбоваться изяществом линий не только цветка на плече, но и нагого тела, зябко ежащегося от апрельской прохлады.

—Прекрасный вид,— обозначаю свое присутствие и уже мысленно обращаюсь к не в меру расшалившимся гиацинтам. К моему удивлению беглянка оглядывается без испуга, с явным удивлением.

—Халлер-бос?— спрашивает, обращаясь ко мне. Интересное открытие — родовое радио настроено на одну волну, или у Клематиса способности к телепатии? Девчонка больше никуда не бежит, наоборот — озирается с явным интересом, прислушивается к болтовне травянистых сплетников. Хорошо пока молчат недоверчивые барвинки, эти мистические фиалки способны запугать своими мрачными сказками и самые стойкие души. Однако, Повилику надо спасать, пока Клематис не изменил цвет под стать дрожащим от холода губам и остальным растениям зачарованного леса.

Вешаю халат на перила, где уже больше ста лет расправляет крылья рвущийся в небо альбатрос, вырезанный месье Ларусом, и с некоторым сожалением возвращаюсь в дом. Сколь прекрасным не было бы зрелище девичьей наготы в прозрачном хрустале апрельского леса, дальнейший план подразумевает хотя бы минимальное наличие одежды на всех участниках.

* * *

В пушистом белом халате с метлой наперевес, войдя в кухню, Полина имела бешеный успех. Стоящий у окна, скрестивший руки на груди, похититель громко крякнул и удивленно выгнул бровь. Сидящий за столом широкоплечий бугай с перекошенным лицом, оскалился, приобретя сходство с чудовищным зверем. Миниатюрная женщина, сновавшая у старинной чугунной плиты, от неожиданности наклонила чайник, вода из которого шипящими каплями запрыгала по раскалённой конфорке.