И оживут слова. Часть II - Наталья Способина Страница 27

— Вот же. Это, — Горислав ткнул смуглым пальцем в нарисованное пламя, — сердце княжича нашего. Горит. Или же… не сердце, но тоже горит.

Я вздохнула, отчаянно желая дотянуться до полена и приложить воина по голове.

— А это? — я скептически приподняла бровь, указывая на шар.

— А это… Это… Не знаю, что ты еще у него отняла. Из нутра что-то? — Горислав сделал вид, что усиленно думает.

Я не стала ожидать, пока он начнет перечислять местные названия внутренностей, и чуть толкнула его в плечо. Он тут же отшатнулся так, будто я его и вправду поленом ударила. Потер плечо и пробормотал:

— А силищи-то! Пойдем к нам в дружину, а? Буду с тобой в карауле стоять.

На его лице появилось мечтательное выражение.

— Что еще Миролюб сказал?

Горислав снова посерьезнел. Да так быстро, что я даже моргнула. Вот у кого тумблер работает исправно.

— Сказал, что ты знаешь, кому это отдать.

Я посмотрела мимо Горислава на грязный после дождя двор. Вот оно что. Я снова на посылках. Как там Добронега говорила? Крутят они оба мной, как хотят? В наблюдательности и житейской мудрости ей не откажешь.

Я перевела взгляд на Горислава. Он разглядывал меня так, точно пытался угадать, что же делается в моей голове. Неуютный это был взгляд, пытливый. Ох, неглупы у княжича воины. Подбирал он их специально, что ли?

— Еще что-то передать просил? — я посмотрела на сосредоточенное лицо воина.

— Поцелуй, — тут же расплылся в улыбке Горислав и приосанился, отчего стал еще выше. Почти как Миролюб.

— Иди уже, а? А то пса спущу. Он тебя расцелует.

— Да не боюсь я твоего пса, зазноба, — полушутя, полусерьезно откликнулся воин и, махнув на прощание рукой, быстро пересек двор. Я бросилась за ним и поймала за рукав как раз тогда, когда он уже собрался перемахнуть через забор.

— Да выпущу я тебя через калитку. Не напрыгался еще?

Он улыбнулся нормальной улыбкой. Чуть усталой и немного грустной.

— Спасибо, краса.

— Ты теперь в Свири останешься или Миролюба догонять будешь?

— С князем сегодня уезжаю.

— Князь уезжает? — почему-то я разволновалась от этой новости.

Впрочем, это же хорошо, что Любим уезжает, а непоправимого в Свири не случилось. Главное, чтобы никакого сюрприза после себя не оставил.

— После трапезы велел седлать, — подтвердил Горислав и, вскинув голову к небу, прищурил один глаз, словно пытался прикинуть по солнцу, сколько сейчас времени. Впрочем, это я тут ничего не умела, а они ведь наверняка как-то ориентировались. Горислав посмотрел на меня и удовлетворенно кивнул, словно понял, что еще вполне успевает. Мне было жутко интересно, что он сейчас для себя понял, потому что солнца из-за облаков даже видно не было. Но спросить об этом я, конечно же, не могла. Потому я спросила о другом:

— А если бы Добронега не ушла никуда? Как бы ты успел рисунок передать?

— Да как же она не уйдет? У вас же еще раненые есть после кваров. Да и хванец ваш вон… А уж коли бы совсем не ушла… Ну что, пришлось бы вправду браги напиться. Конь бы меня не подпустил, князь кнута всыпал да оставил бы трезветь.

Я не понимала, шутит ли он или говорит серьезно, но план был вполне действенный. Меня, правда, немного смущала жертвенность исполнителя, но я уже смирилась с тем, что серьезности от Горислава не добиться. Впрочем, его способ переживать горе был не самым плохим, стоило это признать. Для окружающих так и вовсе идеальным.

— Иди уже! Доброй дороги тебе, — пожелала я совершенно искренне.

— Спасибо, краса! — не менее искренне ответил Горислав и выскользнул за ворота.

Однако, не успела я задвинуть засов, как калитка приоткрылась, и рука Горислава метнулась к моей шее, заставив меня вздрогнуть всем телом. В голове мелькнуло, что он сейчас перережет мне горло, а сам скроется, и потом ищи его, свищи. Глупая я и доверчивая. Только вдруг моего обоняния достиг запах, который не давал покоя с самого утра. Калитка захлопнулась, а за моим правым ухом остался желто-белый одуряюще пахнувший цветок. Я почувствовала, что не могу сдержать улыбку. Только горло отчего-то перехватило. Я достала цветок и прижалась к нему губами. Насколько же остро все чувствуется в этом мире. Как лезвием по еще не зажившей ране.

Серый фыркнул и негромко заскулил, видимо, почувствовав мое настроение. Я подошла к псу, дала ему понюхать цветок, отчего Серый чихнул и посмотрел на меня с укором. Я пристроила цветок за ухо и села на корточки около пса. На улице было свежо, но от прижавшегося ко мне Серого шло ровное и уютное тепло. Я долго гладила жесткую шерсть, стараясь ни о чем не думать, впрочем, взгляд сам собой то и дело возвращался к дровянице, где на пеньке лежал чуть закрученный кусок коры с непонятным рисунком. Я пообещала себе больше не думать, что я снова на посылках. Лучше подумать, как мне передать рисунок Альгидрасу. Вдруг это важно?

А потом мои мысли вернулись к Гориславу, и я почувствовала, как горло снова перехватило. «Да не боюсь я твоего пса». Я сглотнула, отгоняя мысли. Я не могу жалеть всех. Тут наверняка у каждого второго копни поглубже, такая история вылезет, что слезами умоешься. Что ж мне теперь, над каждой рыдать?

— Прекрати, — прошептала я сама себе, отчего Серый вздрогнул и лизнул меня в щеку.

Я лишь сильнее прижалась к псу, крепко зажмурившись. Я справлюсь. Я не расклеюсь здесь. Я же сильная. Серый встрепенулся, сбрасывая мои руки, и бросился к воротам. На этот раз не зло, а радостно. Звякнул навесной замок, скрипнула калитка. Добронега потрепала Серого по ушам.

— Ну, пусти! Завалишь! — оттолкнула она пса, но голос звучал ласково.

Я вспомнила свою утреннюю выходку и встала, отряхивая платье и не зная, куда деть руки. Добронега посмотрела мне в глаза. В ее взгляде не было злости, только грусть.

— Мне очень стыдно, — пробормотала я. — Ты простишь меня?

— А как иначе, дочка? — вздохнула Добронега и шагнула ко мне, отпихивая с дороги Серого. Пес вертелся вокруг нас и поскуливал, точно чувствовал, что мы обе расстроены, а может, жаловался на незваного гостя — с него станется. Добронега отставила в сторону корзинку, которую тут же обнюхал Серый, и крепко меня обняла. Она ничего не добавила, но я почувствовала, что она на меня больше не сердится.

— Как раненые? — прошептала я.

Добронега обхватила меня посильнее и начала раскачивать. И я снова подумала, что она — настоящая мама и какое счастье, что я оказалась здесь я с ней.

— Оправляются, хвала Богам. Только Зим пока слаб. Но и он, волей Перуна, оправится.

Имя мелькнуло в мозгу какой-то ассоциацией. Я вспомнила, что Зимом звали мужа Желаны — Всемилиной подруги. Впрочем, вряд ли здесь один Зим на всю Свирь. Поэтому уточнять я не стала.