Темный город - Кирилл Запорожан Страница 27

– А помнишь, что тебе говорил я? Не становись между нами!

– Он чист, хозяин, – Виктор отошел от меня и стал рядом с Седым.

– Хорошо. Что ж прощай, Темный. – Седой развернулся и стал подниматься по лестнице.

А я смотрел ему вслед и видел на его затылке точку, куда я должен был всадить пулю. Сейчас его затылок был как мишень в тире, вот только оружия у меня не было.

Щелчок открывающихся наручников был заглушен хлопком закравшейся двери. Двое оставшихся охранников ничего не заметили, но выполнять приказ своего босса они не спешили. Один из них, кажется Андрей, подошел к одному из стеллажей и, откинув тряпку, вытащил на свет мое оружие. Булаву он оставил себе, а вот нож в чехле он перекинул своему напарнику.

– Ребята, может, договоримся? – я решил потянуть время.

– Не договоримся, – отрезал Николай и покрутил чехол с моим ножом в руках. – Хороший нож, ничего, если я его у тебя позаимствую?

– Зачем? – я состроил удивленную физиономию.

– Чтобы избавить Темный город от твоей персоны.

– Ребята, мой вам совет: уходите отсюда и проведите три дня своих выходных в кругу семьи. А через три дня Седой уже не будет иметь над вами никакой власти.

– Шутник, – Андрей крутанул в руках мою булаву и едва не засадил тяжелым навершием себе в лоб. – Твою мать!

Коля подошел ко мне. Слишком близко подошел, ничего не опасаясь, полностью уверенный в том, что я ничего ему не сделаю. Эх, сколько неплохих, вроде бы, солдат полегло из-за своей беспечности, даже жалко становится.

Мой нож все еще находился в чехле, когда я левой рукой резко сбил руку Николая в сторону, а правую положил на рукоять ножа. Глазные впадины черепа тут же загорелись призрачным огнем, а безгубый рот расплылся в зловещей ухмылке. Бандит не успел даже удивиться, когда оточенное до бритвенной остроты лезвие оставило на его горле тонкий след. В следующее мгновение Николай упал на пол, пытаясь зажать руками рану на горле. Ну-ну, пусть пытается, я то знаю, что это бесполезно.

– Мое предложение в силе, – я снял наручники с запястий и повернулся к Андрею, – ты можешь уйти, если три дня тебя никто не будет видеть.

Видимо мои слова не вдохновили охранника Седого. К тому же его уверенность мгновенно улетучилась, как только он остался один. Но то ли он был слишком предан своему хозяину, то ли был полным идиотом, но приказ Седого он решил исполнить. Поудобнее перехватив булаву, он шагнул вперед.

Надо сказать, что булава Инквизиции была несколько нестандартной. Достигая в длине сорока сантиметров, она весила всего килограмма три, причем центр ее тяжести был не в набалдашнике, а концентрировался в самой рукоятке. При этом сам набалдашник достигал в диаметре пятнадцати сантиметров, хотя я достоверно знал, что полым внутри он не был. Как при таких размерах булава оставалась такой легкой, я не знал, но подозревал, что это один из многих секретов Инквизиции, взявшей на вооружение все самое лучшее.

В общем, неподготовленный человек эти оружием воспользоваться не мог, не говоря уже о том, что каждая булава была заговорена на определенную руку и другим не подчинялась. То есть, как оружие она могла использоваться, но был куда больший шанс получить травму самому, чем травмировать своего противника.

По-видимому, Андрей был слишком шокирован моим освобождением, поскольку только после пятого неудачного удара понял, что оружие его не слушается. Три из этих ударов пришлись в стену, выбив куски бетона, один удар я отвел, легонько оттолкнув булаву с линии удара, а еще одним ударом Андрей едва не раздробил себе колено. Только после этого он опомнился и, отбросив булаву в сторону, достал из-за пояса пистолет.

Черт, как же я раньше не сообразил: у ребят Седого в любом случае есть огнестрельное оружие. И что теперь делать? Я отошел на шаг, все еще держа в правой руке нож. Череп улыбался, но огонь в его глазах немного потускнел. Интересно, что бы это значило?

– Ну, что, Темный, допрыгался? – сжимая в руке ПМ, Андрей шагнул вперед.

– Допрыгался, – согласно кивнул я и, рискуя, как в последний раз в жизни, кинул в него нож. Я был уверен, что какой бы стороной я не попал бы в охранника Седого, исход будет ясен.

Так и случилось. Клинок вошел в горло Андрея, но за мгновение до этого грянул выстрел. «Макаров» даром, что небольшого размера, но девятимиллиметровые пули делают свое дело. Боль огнем обожгла правое предплечье, змеей поднялась вверх по руке, оплела плечо и ключицу и взорвалась в мозгу красочным фейерверком. Как больно!

Боль мешала соображать, но я попытался отвлечься от нее, укрыться за стеной безразличия. Получилось плохо. В мозгу стучали стальные молоточки, а теплые струи крови стекали по руке и капали на пол с кончиков пальцев. Так, что там нужно сделать в первую очередь? Остановить кровотечение. А чем? Оглядевшись по сторонам, я наклонился и одной рукой вытащил из брюк Николая узкий кожаный ремень. Промучившись минуты три, мне все же удалось пережать руку чуть пониже бицепса, хотя сквозь куртку и свитер это могло и не дать желаемого результата.

Потом я подобрал свое оружие. Булаву пристроил на пояс, а вот нож я просто положил в чехол и сунул в карман. Не было у меня сил цеплять его обратно на джинсы, тут бы хоть на ногах удержаться. Придерживаясь рукой о стену, я кое-как добрался до лестницы и с тоской поглядел наверх. Подъем по ступенькам стал для меня настоящим испытанием. К концу подъема я уже дышал как паровоз, хотя преодолеть мне нужно было лишь десять ступенек. Рука болела все сильнее и сильнее, сознание возвращалось редкими вспышками, но кровотечение все же уменьшилось.

Открыв дверь, я осторожно выглянул наружу. Тишина, никого нет, лишь следы шин перед дверью свидетельствуют о том, что здесь был крупнейший бандит города, а теперь еще и мой личный должник. И свой долг я заберу. Интересно, где я? Подвал, в которой меня держали, была частью девятиэтажного здания, не освещающегося и не имеющего опознавательных знаков.

Я вздохнул и побрел наугад. Не знаю, насколько хватит моих сил, но не думаю, что надолго.

Впервые в своей жизни в Темном городе я порадовался тому, что улицы здесь не освещаются. По крайне мере цветного хоровода перед глазами удавалось избегать. А темнота почему-то не стремилась пуститься в сумасшедший пляс. Но и сейчас справляться со своим телом и сознанием становилось все сложнее. Помню темные улицы без названия и людей, потом тьма. Поворот, еще поворот, опять тьма. Свет ламп где-то вдали, тьма. Луч света, нещадно бьющий в глаза, боль и тьма. Женщина, шарахнувшаяся в сторону, надпись на доме, начинающаяся на «М». Снова тьма.

Сознание вернулось ко мне, когда стоя перед дверью бывшей детской больницы я пытался разглядеть пестревшие перед глазами вывески. Каждая вывеска освещалась «световой палочкой», так что прочитать названия не составляло для нормального человека никакого труда. А для меня это едва не стало еще одной пыткой. Каждый взгляд на луч света, на каждую пеструю букву нес в себе боль и тошноту. От обморока меня спас вышедший на крыльцо усатый дядька лет сорока.