Страсть и тьма - Александра Айви Страница 27

Цезарь стоял в темноте у самого разветвления подземного хода, и его взгляд был прикован к женщине, беспокойно мерившей шагами каменистое дно тоннеля.

Прошло меньше десяти минут, и они поняли: за ней идет охота. Но даже за это короткое время Стикс успел собрать своих слуг и отправить их осматривать окрестности в поисках Адара. Дарси же принесла вещи Анны, которые та должна была взять с собой, а Леве занялся наведением чар, чтобы полностью уничтожить все следы пребывания Анны в жилище Стикса — даже ее запах.

Цезарь предпочел бы оказаться подальше от этих мест, когда начнут действовать заклинания Леве — горгулья прославился тем, что каждое его обращение к магии приводило к крупномасштабным бедствиям.

Сразу же за тоннелем начиналась узкая тропинка, тянувшаяся позади особняка. Стикс пообещал, что пришлет вампира, который заберет их, но пока ничего не было слышно, тишину нарушало только отдаленное кваканье лягушек да осторожные шаги Анны.

Граф старался не тревожить Анну, пока та пыталась вернуть себе утраченное душевное равновесие. За то короткое время, которое они провели вместе, он хорошо усвоил одно: ей крайне неприятно, что он видит ее такой уязвимой.

Наконец он вынужден был прислушаться к своим громко взывающим инстинктам. Цезарь вполне осязаемо чувствовал ее смятение и страх. Они окружали Анну плотным кольцом, пробуждая в нем желание сделать… что-то. То есть сделать что-то такое, чтобы пригодились его клыки и способность убивать.

К сожалению, поблизости не было ничего, что можно было уничтожить, и никого, кого можно было убить, если, конечно, не считать этого несносного хвостато-крылатого ведьмака.

Граф издал тихий рык и оказался прямо перед Анной. Она остановилась, и Цезарь положил руки ей на плечи. Почувствовав, что она дрожит, вампир нахмурился.

— Ты вся дрожишь, — сказал он с несвойственной его голосу мягкостью. — Тебе холодно?

Она замерла от его прикосновения, — возможно, опасалась, что если хоть немного даст слабину, то окончательно расклеится.

— Все в порядке, Цезарь.

— Здесь очень сыро. У тебя в сумке есть свитер?

Она отстранила его руки и сделала шаг назад.

— Цезарь, если мне станет холодно, я просто согрею воздух вокруг себя. И еще знаешь что… Я все еще не забыла наше первое свидание. Ясно? — Анна вскинула подбородок и посмотрела прямо ему в глаза.

Графа бросило в жар; он с поразительной яркостью вспомнил, как прижимал эту женщину к стене и входил в нее долгими восхитительными толчками.

— Думаешь, я забыл? — прохрипел он.

— Причем забыл в ту же секунду, как вышел из комнаты, — заявила Анна с упреком. — Я была для тебя всего лишь очередной легкой добычей. Впрочем, нет, подожди… Это, кажется, не совсем так. Ведь я к тому же стала твоим ужином, верно? — Она с дрожью в голосе добавила: — Господи, у меня было ощущение, что меня использовали, как…

Цезарь уже собрался оправдываться, но неожиданно его поразила одна мысль.

Ничего нового не было в том, что женщина затаила на него обиду. Черт возьми, в былые годы ревнивые возлюбленные хлестали его по щекам, кололи кинжалами и даже пытались поджечь. Но чтобы женщина в течение двух веков так остро, так страстно переживала ощущение предательства — это уже чересчур…

Но, возможно…

Возможно, он ей небезразличен.

Он снова к ней приблизился и тихо сказал:

— Я не покидал тебя, Анна. По крайней мере не по своей воле.

— Не считай меня дурочкой. И не говори, что ты сделал это ради моего блага или что собирался написать мне позже…

— Я не хочу утомлять тебя банальными оправданиями, — перебил граф. Он взял ее лицо в ладони и заглянул ей в глаза. Его грехи были, без сомнения, велики, но он никогда не хотел причинить боль этой женщине, во всяком случае намеренно. — Пока ты спала в моих объятиях, меня навестили представители Комиссии.

Она нахмурилась.

— Комиссии?..

— Да, и они являются… — Он помолчал, пытаясь подобрать слова, которые могли бы объяснить, кто такие оракулы. — Можно сказать, что они являются верховным судом мира демонов. Теми, кто определяет меру справедливого возмездия.

Анна снова нахмурилась.

— Чего же они хотели от тебя?

Лицо Цезаря превратилось в непроницаемую маску. Если не проявить осторожность, они оба могли погибнуть. Комиссия не отличалась терпением и не прощала тех, кто нарушал ее правила.

— Я не имею права говорить об оракулах и о том, чего они хотели от меня. Разве что у меня вдруг неожиданно возникнет желание умереть.

Анна возмущенно фыркнула.

— Что ж, довольно ловкая отговорка.

— Это не отговорка. К несчастью, это правда.

Вероятно, почувствовав, что в этом вопросе он непоколебим, Анна перешла к следующей своей обиде.

— Почему ты не разбудил меня, перед тем как уйти?

— Оракулы привели тебя в бессознательное состояние, и я не имел права вмешаться.

— Бессознательное? — переспросила Анна. — Ха! Я так и знала! Господи, я ведь не верила, что могла заснуть в этой комнате. — В ее ореховых глазах вспыхнул гнев. — Черт возьми, какое право они имели?!

— Очень скоро ты обнаружишь, что Комиссия считает, будто имеет право абсолютно на все. Послушай Анна, может, стоит посмотреть на этот факт под другим углом: а ведь если бы члены Комиссии не вмешались, то в ту ночь, когда твой дом сгорел дотла, ты бы спала в своей постели. — Губы Цезаря тронула улыбка. — Так что если немного поразмыслить, то получится, что именно благодаря мне ты осталась в живых.

Глаза Анны округлились.

— Ох, прошу тебя!..

Цезарь снова стал серьезным.

— Анна, я не бросал тебя той ночью. И велика вероятность того, что если бы нам не помешали, то мы бы все еще находились в той постели.

Она приоткрыла губы, собираясь возразить, но Цезарь нашел им более приятное применение. Когда же поцелуй прервался, он с улыбкой пробормотал:

— Dios, мне никогда не надоест твой вкус. Ты такая сладостная…

Руки девушки дрогнули, затем легли на его грудь, и жар ее ладоней тотчас проник через рубашку графа.

— Подожди!.. — выдохнула она. И чарующая хрипотца ее голоса свидетельствовала о том, что его ласки не оставили Анну равнодушной.

Он хотел снова ее поцеловать, но она тут же решительно отстранилась от него.

— Цезарь, подожди!

Вампир зарычал от жесточайшего разочарования. Он ведь чувствовал охватившее Анну желание. Почему же тогда она так упорствует?