Маг в законе. Том 2 - Генри Лайон Олди Страница 26

Ты почувствовала: капля пота, щекоча, ползет от виска к подбородку.

— Погодите, Шалва… Вы хотите сказать: они не знают, кто из их окружения является завербованным магом?! Они, "нюхачи"?!

— Разумеется, не знают. Не могут; не должны знать. По счастью, лишь многолетняя практика позволяет специалисту определить не только наличие эфирного воздействия, но и его, так сказать, источник. Лет через пять-шесть, поразбивав лбы на тернистых путях… Впрочем, бывают досадные исключения.

— Досадные?

— Или, если хотите, счастливые. Например, ваш покорный слуга перед самым выпуском сумел вычислить объект: негласного сотрудника Гамзата Ц'ада, тифлисского шашлычника.

— Вас похвалили? наградили?!

— Увы, милочка. Меня вызвал к себе начальник училища в Тифлисе, полковник Шамиль Абуталибов — светлая ему память, хотя строг был старик не по-людски! Заставил подписать кипу бумаг о неразглашении. А мне бы не хотелось, чтобы ваш любимый Аньянич уехал в столицу, обремененный такими же бумагами. Они могут улучшить жизнь офицера, но чаще бывает наоборот. Излишние способности не всегда поощряются…

В лице сегодняшнего, харьковского Джандиери отчетливо проступил Джандиери мордвинский: гордый умница, оскорбленный косностью Государственного совета, отчаянный Циклоп, рискнувший презреть Букву ради Духа.

Ты почувствовала: в воздухе закипают резкие пузырьки шампанского.

На востоке громыхнуло: сперва робко, пробуя голос, но затем грозовой протодьякон взял верный тон. Бас наполнил небесную обитель, нутряной, опытный бас; и молния благословила притихшую землю.

— Шалва, — спросила ты после долгого молчания, — скажите мне: как вы стали облавным жандармом?

Вместо ответа он положил руку тебе на колено.

Легонько сжал.

Что, Княгиня, хорошая моя?.. ну ладно, молчу, молчу…

Спать вместе вы стали спустя четыре месяца после свадьбы. В первую ночь Джандиери пожелал тебе приятных сновидений и удалился. В твоем возрасте и положении глупо ворочаться с боку на бок, если осталась одна… ты и не ворочалась. Заснула, как убитая. Снилась всякая пакость: балаклавские покойницы, Друц, одетый в жандармский мундир, раненый в шею Феденька.

Просыпалась.

Глядела в потолок.

Чтобы снова уйти в дикую грезу.

Под Рождество в училище стряслась какая-то неприятность. Джандиери два дня ходил сам не свой, совершенно не похожий на былого полуполковника; и вечером, когда огонь полыхал в камине, наполняя тело сладкой истомой, ты не выдержала.

— Шалва, — сказала ты, изумляясь самой себе. — Знаете, Шалва…

Так все и получилось. Тихо, спокойно; обыденно. Он оказался хорошим любовником: сильным, предупредительным. В меру изобретательным; в меру снисходительным. Особенно если учесть, что для «Варвара», для "нюхача"-Циклопа, ты не могла предстать юным бутоном семнадцати лет.

К сожалению, последнее время вы редко ночевали вместе, в одной постели. Не ты была тому причиной; да ты и не доискивалась до причин. Боялась узнать правду. Боялась; хотела понять; опять боялась. И редкие ночи эти также стали иными: бурными, можно сказать, буйными, жадными по-юношески… Ты потом еще долго думала, Княгиня: почему?

И ждала, когда он снова придет в твою спальню.

— …Услуга за услугу, милочка. Не расскажете ли вы мне, как вам удалось стать тем… э-э-э… кем вы есть? По рукам?

Вместо ответа ты наклонилась к кучеру, веля придержать лошадь. На тротуаре, по левую руку, стояла афишная тумба, и мальчишка-расклейщик заканчивал свою работу.

Большие, вызывающе большие буквы.

"Киммериец ликующий".

— Желаете программку-с? — мальчишка, заметив твой интерес, кинулся прямо под копыта.

Ты дала ему монетку; развернула глянцевый буклет.

"Музыкальная трагедия "Киммериец ликующий" по мотивам известной оперы, в постановке Московского Общедоступного театра. Музыка знаменитого английского композитора Роберта Э. Говарда, автора таких прославленных опер, как "Голуби преисподней", "Черный пуританин", "Черви земли" и др. Переложение и диалоги Говарда Лавкрафта, ливерпульского затворника-мизантропа, трижды обвиненного властями в некромантии и трижды оправданного судом присяжных (виза чиф-пастора Кромвеля, епископа Кентерберийского) за недостатком улик.

Роль Конана Аквилонского исполняет всемирно прославленный трагик Елпидифор Полицеймако…"

— Желаете посетить, милочка?

Но ты уже смотрела на афишную тумбу.

На цирковую афишу, где, сбоку от "Киммерийца…", в окружении аляповатых клоунов и акробаток, беззастенчиво рекламировался "чемпион мира, вселенной и города Урюпинска, борец-инкогнито по прозвищу Стальной Марципан."

— Шалва, — прошептала ты, с головой погружаясь в пучину совпадений, и не замечая, что шепот твой — тоже совпадение. — Знаете, Шалва…

Но теперь не ответил он.

Остановил кучера; спрыгнул на мостовую.

Огляделся.

Вот его лицо: каменное, напряженное, и только удивительная складка на лбу живет своей жизнью.

Циклоп почуял присутствие гостей в пещере.

* * *

— Шалва!..

— Минуточку, минуточку, дорогая… Сейчас!

— Шалва! да что же вы!

— Боже, какое воздействие!.. последний раз — в Каунасе, брал Туза…

— Шалва Теймуразович! Извольте объясниться!

— По-моему, надо в переулок… да, точно…

— Пес! давно не охотился?!

* * *

Мощная, высокая фигура Циклопа на миг застыла.

В самой неудобной позе: корпус излишне наклонен вперед, три пальца истово трут лоб, ноги полусогнуты в коленях… Будто и впрямь — вышколенного пса одернули поперек выполнения команды. Накинь овечью шкуру, дура-Рашка, проскользни между ног; беги, беги из пещеры прочь, пока есть время!..

А потом он выпрямился.

Убрал руку ото лба.

Вернулся к коляске — медленно, вбивая в булыжник мостовой подковки на каблуках сапог: будто гроб заколачивал.

Ах, сорвалась ты, девочка моя! сорвалась! вот и лети в пропасть: свистит ветер в ушах, виски переполнены обезумевшим пульсом, и острые клыки внизу текут слюной-слюдой в ожидании!..

— В моей семье, Эльза, считается позором бить женщину. Мужчине, который на это осмелится, сбривают усы. Имейте в виду: я слишком ценю свои усы…

Чувствуешь, Княгиня: руки обвисают мокрым тряпьем? Рот — пересохший солончак, и варан языка тщетно елозит от трещины к трещине? В трость позвоночника вставили тайную шпагу, и острие покалывает крестец изнутри? Мутит? подкатывает к горлу?