Приговоренная к смерти. Выжить любой ценой - Елизавета Батмаз Страница 26

— Я уже умерла?

— Нет, — качает головой бабушка. — Это я умерла.

— Тогда почему я вижу тебя?

— Потому что я нужна тебе, — говорит она.

— Значит, ты просто плод моего воображения?

— Может, да, а, может, и нет, — неопределенно отвечает бабуля.

— Значит, ты побудешь со мной?

— Я всегда буду с тобой.

— Не уходи, пожалуйста, мне очень плохо.

— Хорошо, внучка, не уйду.

Я лежу так долго, а бабушка продолжает меня гладить. Меня по-прежнему бьет озноб, и ужасно болят сломанные ноги.

— Бабушка, когда все это закончится? — спрашиваю я.

Но бабуля молчит. Должно быть, не знает.

Мне холодно, я почти не чувствую ног, пытаюсь растирать их руками, но мне очень больно, и руки меня почти не слушаются. Лежу с закрытыми глазами и представляю, что происходит вне моего заточения, но мысли путаются. Хочется есть, и я начинаю ползать по погребу в поисках еды. Передвигаться больно, поэтому очень быстро я вновь затихаю, привалившись к стене.

Я давно потеряла счет времени. Может быть, прошло пару часов, а может, и пару суток. Думаю о том, почему именно для меня Глеб выбрал такое последнее испытание. Он говорил, что страдает, чтобы в самом конце получить отпущение грехов и выбрать легкую смерть, но почему-то я должна мерзнуть в подземелье и ждать своей участи?

Он сказал, что я должна замерзнуть. Если это так, то он должен был давно вернуться за мной, чтобы отправить в лес. Но время идет, а Глеб все не возвращается, и в моем сознании вспыхивает пока еще опасливая, но настойчивая мысль — что-то пошло не так, и он за мной не придет.

Если мое предположение верно, то у меня есть шанс выжить. С этого момента, собрав последние силы, я начинаю громко кричать — не знаю сама, как в легких рождается такой громкий крик, — с короткими перерывами неустанно взываю о помощи.

Меня никто не слышит, конечно, Глеб все предусмотрел — отвез куда-то, где меня не найдут, даже если захотят найти.

Я кричу и кричу, громко, протяжно, в надежде, что хоть кто-то услышит меня. Ответом мне становятся тишина и эхо, которое, кажется, просто пытается меня передразнивать.

У меня нет сил кричать — сорвала горло, — но все равно продолжаю сипеть, как беглый каторжник.

Снова засыпаю, а когда прихожу в себя, понимаю, что у меня начинается кашель. Еще немного, холод окончательно проберется в мои легкие, и я просто умру от воспаления — замечательная перспектива.

Вновь начинаю исследовать свою камеру и натыкаюсь на единственный предмет, который оставил для меня заботливый Глеб, — нож. Этим кухонным ножом, который я так часто видела в его руках, я не смогу себе помочь. Тонкая задумка Глеба ясна: когда мне станет совсем плохо в этом темном месте, я выберу самый верный способ избавить себя от мучений, но я не такая слабая, как ему всегда казалось.

— Не дождешься, — кричу я и отбрасываю нож в сторону.

Злость вспыхивает в моем сознании с новой силой, и я начинаю звать на помощь в два раза громче.

Не знаю, сколько прошло времени, но силы мои на исходе, я задыхаюсь от мучающего меня кашля, не могу согреться, мне страшно и одиноко. Лежу с открытыми глазами, смотря в темную пустоту, и прошу небо смилостивиться надо мной.

Я закрываю глаза.

Один, два, три… десять, двадцать… я считаю числа в надежде заснуть. Что-то прерывает меня, какой-то звук заставляет замолчать. Прислушиваюсь. Мне кажется, что это вой сирен.

Я группируюсь и начинаю ползти в сторону люка, боюсь упустить этот визгливый звук и вновь остаться в мрачной тишине подземелья.

Я кричу, вновь и вновь мой голос эхом проходит под сводами погреба. Ответа опять нет. Даже если это и не была слуховая галлюцинация, то меня вряд ли кто-то услышит. Глеб был прав, жизнь — совершенно бессмысленная вещь, если человеческая жизнь в ней ничего не стоит. Затихаю, ложась спиной на пол, и смотрю туда, где находится спасительная дверь.

Один, два, три…

Один, два, три… Но это считаю не я.

Один, два, три… Шепотом вторю я таинственному счету.

Мне тяжело, не могу больше помогать считать, глаза закрываются сами собой. Еще немного… Но в последний момент меня сверху обдувает холодный ветер, я широко открываю глаза и вижу там, наверху, квадрат темного неба с множеством звезд. Мне в глаза ударяет луч от фонарика, и я слышу приглушенный мужской голос:

— Ребята, скорее, тут женщина!

Закрываю глаза. Я выжила.