Иномирец - Никита Баранов Страница 26

Незнакомец взял свечу и прошёлся с ней по комнате, зажигая остальные свечи в настенных канделябрах. Стало светлее, но не настолько, чтобы можно было разобрать личность страшного человека, если, конечно, это было важно. В общих чертах он походил на обычного монаха: чёрная мантия с глубоким капюшоном, чуть сгорбленная спина… но стоило ему сделать какое-либо движение рукой, как сердце у Виктора уходило в пятки — столь ужасающей казалась мрачная фигура. А кроме всего прочего, помещение однозначно можно было назвать пыточной, о чём свидетельствовали несколько приспособлений для допросов, которые Виктор знал по земной истории, такие как дыба, железная дева и колодки — так и неизвестные пришельцу с Земли агрегаты.

— Я надеюсь, — продолжал человек в капюшоне. — Что ты проявишь благоразумие и прольёшь, наконец, свет на всё то, что сейчас творится. На вашу эпидемию. На вашу чуму.

— П-прошу прощения, господин, но я и понятия не имею, о чём речь. Раз уж вы знаете, откуда я, то почему бы просто не задать мне несколько вопросов, к примеру, за чашечкой чая? Я таить ничего не стану. У меня нет никаких секретов. Никаких законов я не нарушал, вроде бы, так что скрываться от властей тоже смысла не вижу. Уважаемый, давайте просто…

— Я не разрешал тебе говорить, Викферт. И позволь по порядку. Меня зовут… Палач, и большего тебе знать не нужно. Если будет необходимо, я разрежу тебя на мириады окровавленных кусочков, но ты всё равно останешься жив и расскажешь мне всё, лишь бы я прикончил тебя как можно быстрее и безболезненнее. Клянусь, если мне придётся вырвать твои глаза и положить их в разные части комнаты, то ты будешь видеть нас с двух разных сторон, испытывая при этом чудовищные мучения.

Виктор с трудом проглотил подскочивший к горлу комок. На языке вертелось множество слов, но ни одно из них произносить не было ни малейшего желания. Заключённый почувствовал себя загнанным в угол зверем без возможности отступления; если двигаться, то только вперёд. А каким способом — уже иной вопрос, хоть вариантов виднелось не так много. Виктор решил, что будет акцентировать внимание на дипломатии, пытаясь свести насилие на нет. Ну, а если дело всё-таки дойдёт до кровопролития, то в рукаве землянина ещё оставался один огненный козырь.

— Заметь, — продолжал Палач. — Ты стоишь передо мной без оков и кандалов. Ты не сидишь привязанный к стулу и не вопишь от боли. А это значит, что у тебя есть все шансы остаться целым и невредимым. И, да, только попробуй что-нибудь зажечь своими пальчиками — и я вырву из плеч твои руки. Кроме того, те чернила, которыми на твоей шее выжжены имя и номер, обладают чудесными свойствами: они, попадая в кровь, почти полностью блокируют любую магию внутри тебя. А если всё-таки захочешь попробовать, то ты просто-напросто сожжёшь себе пальцы.

Надежда кого-нибудь воспламенить рухнула в одно мгновение. Виктор раздосадовано выругался, что не осталось незамеченным Палачом:

— Я так и знал. Ну, сам понимаешь, переговоры — штука тонкая, к ней надо готовиться заранее. Хотя, в твоём случае к подобному подготовиться просто невозможно. Хм…

Палач поставил посреди комнаты железный табурет и жестом предложил Виктору на него присесть. Заключённый недоверчиво оглядел стул, и, не заметив никакого подвоха, медленно уселся напротив своего дознавателя. А сам же Палач не пожелал находиться в поле зрения жертвы, а потому встал у Виктора за спиной и, выждав ещё одну мучительную паузу, перешёл к допросу:

— Назови мне своё полное имя и место рождения. И я ещё раз напоминаю обо всех благоприятных условиях, располагающих к прямоте и правде. От жестокой и кровавой смерти тебя отделяет всего одна невинная маленькая ложь.

Виктор облизал засохшие губы, поморщился от боли в нижней челюсти — видимо, кто-то его бил в то время, как он находился без сознания — и ответил:

— Викферт — это имя, данное мне Грокотухом. Ну, тем пепельником, что привёл меня в ваш чертог. Он сказал, что так будет лучше, и люди на улицах не станут чураться экзотического для вашего мира имени. На самом деле меня зовут Виктор Евгеньевич Богданов, и родом я с Земли. Земля — это мой мир, моя планета. Я прожил там всю свою жизнь и был уже готов умереть, но Лагош помог переместиться сюда, да ещё и омолодил на много десятков лет.

— С этого момента подробнее, — приказал Палач. — Кто такой этот Лагош и зачем он перенёс тебя сюда? Кто он, чародей?

— Я не знаю, кто он, — пожал плечами Виктор. — Лагош чудным образом оказался в моей квартире и предложил сделку. Зачем — тоже понятия не имею. Он предложил мне… нет, не сделку. Дар. Сказал, что если я соглашусь, то получу молодость, но вернуться на Землю уже не смогу никогда. А после того самого перехода Лагош словно смеётся надо мной! Он приходил ко мне во сне и издевался. Он знал, что я попаду сюда, к вам. Знал… и ничего мне не сказал… я не понимаю его мотивов.

Палач задумался. Он прошёлся вдоль длинного книжного стеллажа возле дальней стены и остановился возле одной полупустующей полки. Взял ветхий фолиант, из которого почти выпадали истлевшие страницы, и, раскрыв его, вернулся к Виктору. Одной рукой Палач держал распахнутую книгу, а другой вдруг схватился за плечо допрашиваемого, да так крепко, что Виктор взвыл от резкой боли, но, устыдившись, замолчал.

— Во имя Света, покажи мне, что скрыто в твоей печати! — провозгласил Палач, прикрывая глаза. В комнате вдруг стало гораздо светлее, а сквозняк на миг превратился в штормовой порыв. От страха Виктор захотел вскочить и слепо убежать, не думая о последствиях, но сильная рука Палача не дала ему даже сдвинуться с места. В конце концов ветер перелистал все страницы в фолианте, и дознаватель, довольный этим, прекратил волшебное действо. Вновь потемнело, вернулся лёгкий сквозняк, а на пустующих страницах раскрытой книги вдруг яркими горящими чернилами стали высвечиваться какие-то слова, складывающиеся в стихотворные строфы.

— Что… что это было? — выдавил из себя Виктор. — Прошу, не убивайте, я ведь готов с вами сотрудничать, и я…

Взмахом руки Палач приказал заключённому замолчать. Как только слова перестали появляться на бумаге, дознаватель громко, чётко и с расстановкой прочитал то, что в итоге получилось:

— «Узреть мимоходом, что скрыто от взгляда. Услышать беззвучного грома раскат. Лихой и желанной казалась награда, и нет уже больше дороги назад. Свободе поддавшись, свой нюх напряги, и запах костра не замедлит явиться. Не будет друзей, разойдутся враги — лишь надо железным богам поклониться». Запоминай, Век-тар Ев-гень-е-вич, это твой ключик к пониманию. — После этих слов Палач захлопнул книгу и, на удивление небрежно отбросив её в сторону, вернулся на прежнее место — за спину к допрашиваемому.

— И… и что это? — спросил Виктор, ещё раз прокручивая в голове непонятный стих. — Что за поэзия? Я, честно говоря, впервые слышу эти строки.

— Знаешь ли ты, что такое печать? Нет, не та печать, которой скрепляют конверт или подтверждают официальность ценных бумаг, а та печать, что у тебя в сердце.

— Не понимаю, о чём речь? Как на сердце может быть какая-то печать?