Ученик ученика - Владимир Корн Страница 26

Помню, я на своей Мухорке пробовал изобразить летящего в атаку кавалериста, так чуть без ушей ее, бедную, не оставил.

Всему остальному оборудованию я дать объяснений пока не смог. Ни на что не похоже, и понять их назначение трудно.

И принялся я со всем энтузиазмом изучать благородное искусство фехтования. Глупо, конечно, рассчитывать, что мне удастся за сколь-нибудь короткий срок стать даже не мастером, а так, подмастерьем. Но у меня появилась возможность заняться тем, что, наверное, необходимо мне в первую очередь, – научиться себя защищать. Это чужой мир, случись какая неприятность, на помощь не придет никто. Поэтому я и поставил перед собой именно такую цель.

А к чему еще мне сейчас стремиться? Потрясти местную цивилизацию своими познаниями? Какими? Ходить и изображать из себя сумасшедшего пророка, которому ведом путь на многие века вперед? И как ее найти, эту самую другую цель? В чем она должна заключаться? Я не хочу ничего здесь менять, да и зачем? Любое общество принимает изменения только тогда, когда оно уже созрело для них. Все у них будет, и революции, и гражданские войны, и всякие там индустриализации. Всему свое время.

Меня не интересует власть, ни абсолютная, ни вообще какая-нибудь. Я никогда не представлял себя во главе могущественной армии, побеждающей одну державу за другой. Мне совершенно не нужны знамена, валяющиеся у моих ног. А что же тогда нужно? Да откуда я знаю?

Домой мне нужно, чужое здесь все, до сих пор не привык и привыкать не хочется. Иной раз проснешься утром и не спешишь глаза открывать. Лежишь и прислушиваешься, как чирикают воробьи на ветках, совсем как у нас чирикают. И сердце замирает: вдруг сейчас мимо окон проедет автомобиль или заговорят на родном языке.

Но вместо этого – Кер Артуа менйл коуст троуглишьес ксот? И хотя отлично понимаешь, о чем идет речь, но как же хочется вместо этого услышать на телефоне «Каприз» Паганини, установленный у меня на входящий вызов от Светки. А затем поднять трубку и ответить на звонок. Эх, где это все? Нет, исчезло, испарилось, и нужно вставать, потому что все уже поднялись и завтракать без тебя не сядут, хотя каждого ждут дела.

Спускаясь к завтраку, я продолжил свои размышления. Я должен просто вписаться в то общество, что существует сейчас. Удачно вписаться.

Пока мне везет. И люди хорошие попадаются, и трудностями не очень загружен. А если и появляются какие-то проблемы, то, в первую очередь, я сам в этом и виноват. Так что сейчас нужно просто плыть по течению, чтобы было время осмыслить все и сделать выводы. И самое главное, нужно проникнуться всем тем, что меня окружает. А вот когда проникнусь (вернее, если проникнусь), можно будет подумать и о многих других вещах.

Как я уже сказал, утром мы все вместе собирались за завтраком, затем расходились по своим делам: Мирта открывала лавку, Тиасса обычно уходила вместе с ней, но затем возвращалась, чтобы приготовить обед. Дерк отправлялся по своим делам в город, его ученики обычно приходили всегда после обеда. Я оставался предоставленным самому себе. Поэтому я шел в тренировочный зал и занимался самостоятельно. Занимался до самого обеда, на который мы снова собирались все вместе. После обеда к Дерку приходили клиенты. Их никогда не было много, один-два, реже три человека. Никаких стройных рядов учеников, повторяющих за учителем все движения.

Дерк говорил, что если их больше, то невозможно уследить за каждым. А тут еще и я, так сказать, сверх плана. Но у него хватало внимания и на меня. Чуть выше локоть, до конца разгибай руку, или наоборот – в этом положении никогда нельзя до конца ее разгибать.

Затем одни ученики уходили и приходили следующие.

Было все – и бессчетное повторение одних и тех же приемов, и учебные схватки с такими мастерами, как и сам я, и продолжающиеся часами уколы и рубящие удары, отрабатываемые на несчастных чучелах.

– Это очень важно, – говорил Дерк, – тело, когда очень устает, само начинает выбирать наиболее легкий путь. Пойми, только когда ты уже не можешь без напряжения поднять руку, и начинается сама суть твоих занятий. Все остальное делается лишь с целью довести тело до такого состояния. От таких усилий у меня несколько раз судорогой сводило правую руку.

Вечерами, правда, не так часто, как мне бы того хотелось, в мою комнату приходила Тиасса. Как правило, она заставала меня за попытками сделать очередной шажок все из той же крайне нелепой позы. Конечно, я продолжал отрабатывать эту самую походку, но очень сильно сомневался, что подобный способ передвижения хоть как-то прибавит мне скорости.

Занимайся я тем, чем сейчас занимаюсь под присмотром Дерка, хотя бы лет семь-восемь, наверняка двигался бы достаточно быстро и без всяких экзотических упражнений. Но бросать не бросал, будет толк – хорошо, не будет – не так уж много времени у меня это занимает.

А еще Тиасса учила меня грамоте.

Что характерно, грамотные люди в Империи не были редкостью. Даже если по вывескам судить. Изображения дублировали надписи, а не наоборот. Книги я уже видел, взять, например, каюту Фреда, где их имелось несколько штук. И доктор, когда осматривал мою руку с незаживающей раной, в какую-то книгу при этом заглядывал, и она не была написанной от руки на пергаменте. Мирта иной раз какие-то записи вела.

Словом, взялась Тиасса со мной заниматься. Я даже специально в город ходил, за бумагой, чернилами, перьями и всяким песком. Книги у них в доме свои были. Заодно и лексикон свой обогащал во время наших занятий. Самым первым слово «дурень» выучил, уж слишком часто она его повторяла.

Мне казалось, что Мирта догадывалась о наших с Тиассой ночных встречах, но ни разу на эту тему не заговаривала, по крайней мере со мной. А Дерк меньше всего обращал внимания на такие мелочи.

Иногда приходил Доминкус. На первый взгляд он не производил впечатления человека, который немного не в себе. И все же, если приглядеться внимательнее, можно было уловить легкий отпечаток чего-то непонятного, не присущего обычным людям. Вполне возможно, это происходило потому, что я знал его историю и пытался увидеть в нем признаки безумия.

Обычно он усаживался где-нибудь в сторонке и наблюдал безо всяких реплик, комментариев и попыток влезть в чужое обучение. Иногда правая рука у него рефлекторно дергалась, и похоже это было на то, как если бы футболист наблюдал за игрой со стороны и видел подходящий момент для удара. С той лишь разницей, что у футболистов дергаются ноги.

Я всегда приветствовал его, хотя осадок в душе все же оставался. Как же так, при его мастерстве бездушно наблюдать бой со стороны, а потом еще с улыбкой заявить, что мне следовало бы убежать. Злило меня еще и то, что мой порез все никак не заживал и иногда напоминал о себе резкой дергающей болью.

Только один раз мужчина подошел ко мне и посоветовал проворачивать немного кисть руки в том уколе, который я пытался выучить уже который день подряд. Не знаю, помог ли мне его совет, или просто подошло время, но дело сдвинулось с мертвой точки.

Через две недели моих занятий с Дерком я решил поинтересоваться у него, каковы мои успехи. Тот с улыбкой ответил: