Демонология Сангомара. Наследие вампиров - Евгения Штольц Страница 26

— Бабушка, я все купила. И в лавке булочки взяла. А то вы и не ели толком, поди.

— Да, деточка, не ела. Я привыкшая. Но спасибо, что позаботилась о старухе, — с этими словами Удда беззубым ртом стала жевать мягкую сдобу. — Уильям скоро очнется… его раны затянулись, дышит хорошо…

Лина присела на колени перед мирно спящим парнем и притронулась ладонью к его лбу — жар спал. Но тут она спустилась к его губам и подняла верхнюю, обнажив клыки, которые стали еще длиннее.

— Еще больше стали, бабушка! Уже сильно заметны, — простонала несчастная девушка.

— Да, деточка, я видела.

Проголодавшаяся травница доедала булочку.

— Как так, бабушка… Если бы ничего этого не случилось, то мы бы еще позавчера пришли к моему отцу — и Уильям попросил бы моей руки… — Лина всхлипнула и утерла рукавом слезы. — А если бы отец не разрешил, то сбежали бы в Офуртгос! Я так давно просила его это сделать. Умоляла. А он все пытался жить честно и по совести!

Старая Удда подошла ближе и с нежностью погладила девушку по волосам.

— Деточка, ты еще молоденькая. Сердце у тебя горячее, а душа трепетная, как у птички. Видишь в своем будущем лишь одного милого и никого больше — всю жизнь строишь вокруг него… Это тяжело, но постарайся полюбить этот мир без своего Уильяма.

— Не хочу! — разрыдалась Лина.

— Я просто не могу обманывать тебя, деточка. Разойдутся ваши пути. Не будет он уже милым, нет у вас будущего. Твой отец выбрал кого-то тебе в женихи?

Заливаясь слезами, Линайя кивнула:

— Генри.

— Того старого булочника?

— Нет, сына вождя.

— Ну что ж… — Удда смахнула скупую слезу с морщинистой щеки. — С сыном вождя нищеты ведать не будешь. Попробуй найти путь к сердцу этого Генри. Может, и он одарит тебя любовью да преданностью. А если не примешь его, не подстроишься, то рыдать тебе до конца жизни по ночам в подушку от своего несчастья. Ненавидеть его будешь, но придется рожать и соглашаться… — Увидев испуганный взгляд Лины, она продолжила: — Просто прими жизнь такой, какая она есть. А сейчас нужно кое-что… Да, нужно…

Удда задумчиво подошла к столу, взяла нож и старую глиняную кружку и поставила все это на стол.

— Что вы хотите сделать?

— Проверить, — грустно ответила травница и резанула свою ладонь ножом.

Линайя вскрикнула и зажала рот рукой.

По руке старухи побежала кровь, она подставила кружку — та наполнилась на треть. Потом Удда перевязала руку, стянула с себя старое выцветшее платье и надела ночную рубаху до пят, подошла к двери и закрыла ее изнутри.

— Я посплю немного, деточка. Посторожи пока своего милого. Если очнется, буди меня сразу же, — с этими словами она завернулась в край одеяла и снова заснула, очень измученная от событий последних дней.

* * *

Ночь окутала Большие Варды. Закрылись двери таверны и лавок, а огни фонарей на улицах погасли. И воцарилась спокойная тишина, какой она бывает только тогда, когда люди погружаются в сон и мир остается как бы наедине с собой. Светящиеся мацурки наполняли окрестные леса своим сладостным, но тихим стрекотанием. Так же тихо качались и шумели сосны, обступившие, что войско, Большие Варды.

Одна Лина не спала. Она сидела подле своего любимого. Подобрав колени к груди, любовалась его умиротворенным, светлым лицом, старалась запомнить каждую черточку, каждое дрожание век. Его размеренное дыхание казалось ей сейчас самым дорогим на всем белом свете. Лина погладила его по черным волосам. Затем провела пальцами по укусу на шее, который уже практически затянулся.

«Странно, — подумала она. — От дыры в боку уже не осталось и рубца, а укус еще виднеется…»

Тут Уильям повернул голову, открыл глаза и встретился с Линой еще сонным взглядом. Она замерла. Он взял ее ладонь в свою и нежно поцеловал, прижал к щетинистой щеке. Она улыбнулась. Он тоже ласково улыбнулся в ответ — и в свете очага сверкнули длинные клыки. Лина побледнела. Улыбка сползла с ее лица, уступив место страху, а губы предательски задрожали.

Не понимая, что послужило причиной такой перемены, Уилл начал оглядываться, будто желая отыскать ее.

— Бабушка, бабушка… — тревожно позвала Лина, отскочив от милого.

Кряхтя, старуха поднялась с лежанки. Она отряхнула ночную рубаху от пыли и взглянула на полусонного, но уже встревоженного рыбака.

— Ты очнулся, мальчик мой.

— Да, бабушка. Спасибо вам за то, что помогли. Долго я спал?

— Почти два дня.

Уильям встал, отчего льняник упал его к ногам, а Линайя тут же покраснела. Он тоже засмущался и, подняв льняник, завязал его узлом вокруг талии.

Травница спросила:

— Как себя чувствуешь?

— Хорошо. Правда, кхм, в горле сильно першит.

— Так ты голоден? — настороженно спросила она.

Уильям почувствовал, как горит горло. Он был не просто голоден, а очень голоден. Но зная нищету этого дома, не мог позволить себе признаться, поэтому только мотнул головой.

— Не обманывай старую Удду! Раз так скромничаешь, то, может, булочек съешь, что твоя милая накупила?

— Ну… ладно, бабушка, давайте.

Удда достала из корзины булочку и протянула ее на вытянутой руке. Стоя за ней, из-за ее костлявого плеча глядела испуганными глазками Лина. Уильям с аппетитом вгрызся зубами в хлеб. Он откусил пару кусочков, проглотил, не разжевывая, когда вдруг почувствовал дикую боль. Будто проглотил он не мягкий хлебушек, а пригоршню гвоздей. Его тут же затошнило, и он все выплюнул, скрючился и в исступлении закашлялся.

Удда и Лина разом побледнели.

— Мальчик мой, может, запьешь? — Травница дрожащими пальцами взяла глиняную кружку со стола и подала ее.

Откашливаясь, Уильям принял питье. Внутрь он не заглядывал, только запомнил, что запах питья дурманил. Не пах так ни один весенний цветок, не пахла так его милая Лина, когда он загребал ее в объятия и целовал, — все прежние запахи померкли перед силой этого. Скоро вдохнув его, он выпил залпом. И внутри разлилось благодатное тепло, а сам он почувствовал прилив сил.

Уилл в блаженстве облизнул губы.

Послышался испуганный всхлип. Уильям с трудом оторвался от смакования той услады, что ласкала его язык, и непонимающе уставился на женщин. Удда держалась за ручку двери, готовая вот-вот ее распахнуть и выбежать из дома, а Лина всхлипывала, вцепившись в плечо старухи.

— Что случилось? — Уильям был в недоумении.

Они молчали.

Тогда он заглянул в кружку, и цвет питья его насторожил — темно-алый. Он провел пальцем по стенке. По пальцу растекалась густая кровь.

Уиллу вспомнился оскал Гиффарда, как тот вцепился в его горло, обещая чем-то одарить, — и ему все стало ясно. Он побледнел и дотронулся языком до зубов, нащупал клыки, охнул, и в его глазах вспыхнул ужас.