Компас черного капитана - Юрий Погуляй Страница 26

— Эд… — говорила она мне, и в ее глазах царило тепло.

— Эд…

Лицо Сансы подернулось зыбью.

— Эд!

В уши вновь ворвался свист вьюги, а затем Фарри несколько раз ударил меня по лицу.

— Не спи, Эд!

Я ошеломленно смотрел на него, не понимая, что происходит. Распотрошенный рюкзак лежал в ярде от нас, и рядом с ним на горелке стоял котелок. Синий огонек едва боролся с ветром, невзирая на всю защиту, неуклюже расставленную вокруг.

— Слава Светлому Богу, Эд! — улыбнулся Фарри. — Сейчас чаю подогрею. Не спи, хорошо? Только не спи!

Я сел, чувствуя, как занемело все тело и как меня колотит неприятная дрожь.

— А где Эльм? — Хрип, вырвавшийся из горла, сложно было назвать человеческим.

Фарри не ответил.

Около минуты я пытался сориентироваться и понять, где же нахожусь и откуда мы пришли, пока взгляд не наткнулся на тающую цепочку следов, уводящую в пургу.

— Нам надо перебраться к путевику! — крикнул Фарри. — Ветер усиливается, Эд! Ты сможешь дойти?

Я посмотрел на рюкзак. На это мертвое, заносимое снегом чудовище, желающее забраться ко мне на спину. К горлу подступила горечь, но я кивнул.

— Рюкзак бросим! — Фарри заметил мой взгляд. — Эльм его увидит и пойдет по следам. А еще я сложу стрелку, куда мы пойдем! Он поймет!

Сжавшись, я прижал руки к груди и бросил взгляд на север и увидел, как в бушующей метели проступил черный силуэт.

Не в силах произнести ни слова, я смотрел, как фигура приближается к нам, и не испытывал ровным счетом ничего, кроме усталости. Ледовая гончая победила Эльма? И пусть. Нам все равно не выбраться отсюда без него и с этим проклятым рюкзаком. А если не брать рюкзака, то ночевать придется под открытым небом, без горелки и запасов энгу. Сколько мы так протянем?

Да нисколько…

Черный силуэт пошатывался, будто ветер сбивал человека с ног.

— Эльм! — закричал Фарри. Он тоже увидел фигуру и обрадовался.

Силач, тяжело ступая, вышел к нам с низко опущенной головой. В правой руке он сжимал ледоруб, а левая висела плетью. Уставившись на распотрошенный рюкзак, Эльм очень тихо сказал:

— Собери…

Ветер утих, будто вслушиваясь в слова циркача.

— Ты в порядке? — забеспокоился Фарри. Я уже знал ответ на его вопрос. Мужчине было очень больно. Он едва стоял на ногах.

— Собери… — повторил Эльм.

И тут я увидел его левую руку. Вернее, то, что от нее осталось.

— Собачий выродок отхватил мне кисть, — монотонно произнес Эльм. Зрелище рукава, заканчивающегося окровавленной тряпкой, заставило меня забыть о холоде и усталости. Я с трудом поднялся на ноги.

— Собачий выродок отхватил мне кисть… — повторил силач.

Фарри бросился собирать вещи, испуганно поглядывая на товарища, который стоял, покачиваясь, и просто смотрел на лед. С культи на снег капала кровь. Не в силах смотреть на это, я присоединился к мальчику, забрасывая вещи в жадную глотку рюкзака.

Когда мы закончили, я попытался впрячься в него вновь, но Эльм одернул меня:

— Стой.

Он медленно подошел к нам, так и не поднимая головы. Встал на колени и отложил ледоруб в сторону. Затем, кривясь от боли, осторожно продел раненую руку в лямку, застонал, но не остановился.

Когда пытка закончилась, он встал и побрел вперед, не оборачиваясь.

— Эльм, давай мы тебя разгрузим! — крикнул я ему вослед.

— Заткнись. — Его тихий голос невероятным образом заглушил вновь поднявшийся вой пурги.

Мы с Фарри переглянулись.

— Он убил его, да? — спросил меня мальчик, а я пожал плечами и подобрал оставленный ледоруб. Стальное лезвие было испачкано чем-то черным, чем-то похожим на кровь, но ею не являющимся. Я попытался отчистить его снегом, но ничего не вышло.

— Видимо, да… — ответил сам себе испуганный Фарри и поспешил за уходящим в дымку Эльмом.

Трудно вспомнить, сколько еще времени мы шли по мерзлой пустыне. Раненый циркач, сокрушенный потерей кисти, брел впереди и не реагировал на любые наши вопросы. Он полностью погрузился в себя, огорошенный и изнывающий от боли. Его чувства затянул холодный туман, и мне показалось, будто только рюкзак и необходимость идти удерживали силача от падения в пропасть отчаяния.

Метель утихла, ветер вновь прогнал с неба тучи. Идти стало легче, но усталость, накопленная за последние дни, сказывалась все сильнее. Я, надорвавшись днем, едва успевал за спутниками.

Наконец Эльм остановился.

— Здесь, — хрипло сказал он и сел на лед, где аккуратно выбрался из объятий рюкзака. Подниматься здоровяк не стал, потерянным взглядом буравя горизонт.

Ни слова не говоря, я подошел к его ноше и отцепил оттуда пилу, уцелевшую после ночного визита Гончей. Вместе с Фарри, так остро переживающим за Эльма, мы принялись выпиливать из тела льда блоки, для того чтобы собрать убежище на ночь.

Без помощи силача это оказалось значительно труднее, но все-таки нам удалось сделать хоть какое-то подобие дома. Все это время Эльм так и сидел на льду, молча баюкая руку, и я забеспокоился о его здоровье (как бы дико это ни звучало). Холод мог погубить его окончательно, несмотря на теплые меховые штаны.

Потом мы разогрели воду, залили швы, поставили плошку с жиром, и только тогда нам удалось растормошить Эльма.

— Я убил его, — сказал он нам, вынырнув из оцепенения. — Я убил его, мальцы. Можете спать спокойно.

Забравшись внутрь, мы улеглись, но никто больше не произнес ни слова. Не знаю, почему молчал Фарри, который очень переживал за друга, а мне казалось попросту некрасивым и постыдным говорить о чем-либо, кроме боли Эльма, и я ощущал странную вину за то, что с ним случилось. И отчасти мои терзания были справедливы.

На этот раз я не стал выкладывать компас.

Тишина и отсутствие ветра да нагревающийся от дыхания и плошки воздух быстро погрузили меня в спокойный сон без сновидений. Наверное, я уснул раньше, чем Эльм и Фарри. Совесть в тот день меня не тревожила.

Проснулся я тоже первым. Скованный льдом воздух нагрелся за ночь, так что пришлось прилагать усилия, чтобы заставить себя вылезти наружу. Но муки тела и его необходимость справлять естественные потребности выгнали меня из теплого убежища.

Небо было чистым, без единого облачка. Солнце только-только поднялось, раскрасив снег розовым. Холодное, свежее дыхание зимы прогнало из меня остатки сна, но настроение радостно скакнуло вверх, потому что день обещал быть тихим, безветренным. Сделав свои дела, я вернулся ко входу и застыл. Таким чудесным показалось мне утро, что мысль о том, как же нам идти дальше, только сейчас пришла в голову.