Время игры - Василий Звягинцев Страница 26

— Позвольте представиться — Ричард Мэллони, путешественник. Прибыл в Севастополь лишь сегодня и, увидев в вас европейца, не смог не подойти. Надеюсь, вы окажете любезность ввести меня в курс происходящих здесь событий и местных обычаев с большей объективностью и непредвзятостью, нежели… аборигены.

Моряк, не предлагая присесть, смотрел на непрошеного визитера снизу вверх, слегка щуря светло-голубые, льдисто поблескивающие глаза. Без всякого радушия.

Выдержал продолжительную, на грани приличия паузу, после чего ответил суховатым ровным голосом:

— Англичанин? Не люблю англичан, особенно после известных событий восемнадцатого-девятнадцатого годов.

«Капитан» явно имел в виду интернирование германского флота с последующим затоплением в Скапа-Флоу, а также условия Версальского мирного договора, фактически запретившие Германии иметь современные военно-морские силы.

— Впрочем, садитесь. Лично со мной английские офицеры обращались достаточно вежливо в плену, к счастью — непродолжительном. Корветтен-капитан [9]в отставке Гельмут фон Мюкке, к вашим услугам.

— Благодарю. Считаю нужным отметить, что я не англичанин, в том смысле, который вы имеете в виду, а новозеландец шотландского происхождения. Это вам о чем-либо говорит? Кроме того, в мировой войне я не участвовал. Если угодно — по принципиальным соображениям.

— В чем же ваши принципы? — Капитан, похоже, заинтересовался странным, на его взгляд, господином.

В зале появился официант с подносом. Шульгин щелчком пальцев привлек его внимание и указал кивком, что завтрак следует подать за этот столик.

— Надеюсь, вы не торопитесь? Мы можем поговорить, благо погода располагает как раз к неспешной беседе. Разрешите предложить вам рюмочку коньяку? Или русской водки?

— С утра? Впрочем, погода действительно не совсем подходящая для прогулок. И порция кофе с коньяком отнюдь не повредит. Кстати, должен отметить, что ваш немецкий язык весьма хорош. Такое впечатление, что вы обучались как бы не в Гейдельберге… Хотя, конечно, чувствуется, что он для вас не родной.

— Увы, нет. В ваших университетах я не обучался, язык же выучил самостоятельно. В моих странствиях много где приходилось бывать, в том числе и в Германии, и в германской юго-западной Африке. До войны, разумеется… Так вот, о моем, если угодно, «пацифизме»…

Тут как раз в зал заглянул мальчишка-газетчик:

— «Утро России», самые свежие новости! Очередная победа Русского флота! Британцы обращены в бегство! Яхта взорвалась, два генерала погибли! «Утро России», экстренный выпуск, только здесь! Покупайте «Утро России»!

Шульгин сунул мальчишке гривенник, подхватил почти брошенный ему сырой от свежей типографской краски и густого тумана лист.

Хотя и представлял он, что сейчас прочитает, газету развернул с некоторым волнением. Не каждый день и не каждому приходится читать собственные некрологи.

Крупными литерами заголовок: «Снова война?»

Под ним текст:

«По сообщению собственного корреспондента газеты из Царьграда. Третьего дня около 16 часов в Эгейском море произошло столкновение отряда боевых кораблей Средиземноморской эскадры Великобритании с выполняющим практическое плавание линкором „Генерал Алексеев“. Наш корреспондент пока не располагает исчерпывающей информацией, но, по предварительным данным, меткая стрельба артиллеристов линкора заставила противника в замешательстве отступить. Официального подтверждения из российских и британских источников пока не поступило.

Кроме того, сообщается, что в районе схватки оказалась принадлежащая известному в Югороссии генералу А. Д. Новикову, герою победоносно завершившейся Гражданской войны, принесшей столько бедствий нашему несчастному народу, кавалеру ордена Святого Николая-Чудотворца 1-й степени, яхта „Камелот“, которая, по слухам, направлялась к берегам Африки.

Есть сведения, что яхта была потоплена торпедой с английского миноносца.

Редакция в настоящее время не располагает списком лиц, находившихся на борту „Камелота“, но есть основания полагать, что, кроме генерала Новикова с супругой, морское путешествие намеревался совершить не менее известный генерал Русской армии, многих орденов кавалер А. И. Шульгин.

Если это действительно так, то молодая Югороссийская демократия понесла воистину невосполнимую потерю.

Остается только надеяться, что слухи не подтвердятся и в скором времени мы получим известие о результатах ведущихся всеми наличными силами Флота и частных лиц поисков потерпевших.

В ближайшее время мы опубликуем подробнейшие и, как всегда, достоверные сведения о случившейся трагедии».

Шульгин отложил газету.

Все правильно. Значит, скрытный прорыв блокады не удался, и Андрей сработал по второму варианту. Стиль заметки, конечно, тяжеловат, излишне многословен и, по большому счету, малоинформативен. Но так и задумано. 90 процентов прочитавших ее останутся в полной уверенности, что все означенные персоны покинули сей мир в дыму и пламени взрыва.

И в то же время ничего определенного не сказано.

И вашим, и нашим. Слово сказано, теперь следует замолчать.

Соответствующие службы деликатно намекнут редакторам всех заслуживающих внимания газет, что дальнейшие публикации на эту тему нежелательны до завершения официального расследования, и — «вот все об этом человеке».

Сейчас Шульгин испытывал только облегчение. И еще — несколько тревожную радость, как человек, отправляющийся в долгожданное путешествие, которое обещает быть увлекательным, но и опасным. Да так ведь оно и было на самом деле.

…В ближайшие полчаса новые знакомые успели обсудить не только перспективы очередного русско-британского конфликта, но и целый ряд вопросов ближайшей истории и текущей мировой политики, причем Шульгин старался вести разговор так, чтобы неявным образом внушить фон Мюкке мысль о собственном германофильстве, неприятии не только итогов мировой войны, но и самого вектора англо-германских отношений последнего полувека.

И тем самым заставить его разоткровенничаться, сказать что-нибудь существенное о себе и целях пребывания в русской военно-морской столице.

Психологом, как уже упоминалось, Шульгин был весьма приличным, усилившийся снаружи дождь с ветром делал саму идею покинуть уютный зал ресторана донельзя отвратительной, следующие одна за другой хрустальные рюмочки поднимали тонус и развязывали языки, и в результате фон Мюкке начал все же говорить преимущественно о себе. Что и требовалось.

Вначале, правда, отставной корветтен-капитан предложил пересесть за другой столик, скрытый за колонной, подальше от посторонних глаз и поближе к источающей столь желанное тепло кафельной печке-голландке.

Таковых, к слову сказать, здесь было совсем немного: два — официанта, два — метрдотеля и один — буфетчика, носившего черную повязку наискосок испятнанного пороховыми ожогами лба.