Первая печать - Наталия Осояну Страница 26

И Теймар рассказывал.

Фиоре чувствовала растущую злость, с которой было все труднее справиться: золотоглазый как будто забыл, зачем он прибыл в Эйлам. Ни он, ни Кьяран ни единым словом не упомянули о спящих; такое можно было бы понять и простить лишь в том случае, окажись они оба потомственными горожанами – эйламцы всячески избегали говорить о сонной болезни, как будто это могло помочь в борьбе с нею. «Успокойся, – сказала она себе. – Он устал с дороги, хочет немного расслабиться… да и откуда ему знать, что завтрашний день может не наступить?»

– Кьяран, хватит морочить голову гостю! – чуть сердито сказала Ансиль, подавая чай. – Ты бы хоть из приличия спросил господина Парцелла, как ему понравился город…

– Прошу, не называйте меня господином! – умоляюще проговорил грешник, приложив золотую руку к сердцу. – А город прекрасен, что уж говорить. Жаль только, не удалось полюбоваться с высоты на него и на эту великолепную гору, которая словно стоит на страже подле Эйлама… кстати говоря, я как-то слышал, что Спящий Медведь принес вашему городу славу и богатство. Это правда?

– У подножия горы добывают особую глину, – сказала Фиоре. – Не будь здесь Спящего Медведя, не появился бы эйламский фарфор, который и сделал нас знаменитыми на весь мир. Так или иначе, каждый местный житель связан с фарфором – кто-то копает глину, кто-то ее превращает в прекрасные вещи… – с этими словами она подняла на уровень глаз тонкостенную белую чашку, на которой была изображена алая роза с каплями росы на лепестках. Один из лепестков был черным, и Фиоре хорошо помнила, что предшествовало его появлению: когда рисунок был почти готов, чашка затрепетала в ее руках и попыталась вырваться на волю, чтобы разбиться на осколки. Ей пришлось, скрепя сердце, испортить собственную работу.

«Дьюсы выше двенадцатого уровня весьма болезненно воспринимают заточение в какой-нибудь рукотворной вещи и всячески стараются вырваться на волю…»

– Теймар, попроси ее показать тебе мастерскую, – ввернул Кьяран, небрежно выдав сведения, которые Фиоре пока что намеревалась держать при себе. Она досадливо прикусила губу и сжала правую руку в кулак, пряча испачканные краской пальцы. – Она ведь самая талантливая художница Эйлама.

– Не самая!

– Из ее чашек пьет чай герцог Аладоре, – продолжал книжник, посмеиваясь и не обращая внимания на возмущение Фиоре. Он искренне гордился успехами своей воспитанницы, которая за каких-то два года сумела завоевать доверие почти всех мастеров и торговцев Эйлама, людей деловых и несуеверных, и совершенно не желал понимать, что ее ремесло несет в себе не только радость творчества и неплохой заработок. – Около года назад она расписывала блюдо – нарисовала двух танцующих фениксов с огненным оперением. Мне все время казалось, что рисунок вот-вот оживет!

– Очень интересно, – заинтересованно произнес грешник. – И какие дьюсы вселяются в твои… работы?

– Я слежу за этим, – сказала девушка и сама удивилась тому, как холодно прозвучал голос. – Пятна, трещины, все по правилам. Пока что никто не жаловался!

– Что ж, – грешник вздохнул. – Славно. Жаль, я не сумею оценить твое искусство, потому что не различаю цветов.

«Искусство? – подумала Фиоре и смущенно покраснела, а потом вдруг осознала, что Теймар сказал о цветах. – Ох… Кьяран, зачем ты затеял этот разговор?!»

Повисло неловкое молчание.

– Наверное, очень сложно быть таким необычным, – сказал Кьяран. – В городах вроде Эйлама грешникам приходится несладко. Люди так легко вершат несправедливость… – Он не смог договорить, умолк с виноватым видом.

Фиоре взглянула на своего опекуна и ощутила, как волна всепоглощающей нежности захлестывает ее с головой.

Он помнит. Прошло семь лет, но он ничего не забыл…

– Вы не знаете, какой я на самом деле и какого отношения к себе заслуживаю, – ровным голосом проговорил Теймар, опустив взгляд. – Поэтому не пытайтесь определить, что справедливо, а что нет… Впрочем, поговорим лучше о чем-нибудь другом. Вот скажите, кто нас подслушивает последние полчаса?

Книжник потупился – он, как обладатель ключ-кольца, был осведомлен обо всем, что происходило в доме, но не ожидал, что грешник тоже многое чувствует. Для Фиоре и Ансиль случившееся не стало сюрпризом, поскольку они обе хорошо знали характер Геррета и могли с легкостью предсказывать его поступки.

– Малыш, иди к нам! – крикнул Кьяран. – Тебя заметили.

– Не называй меня так! – донеслось откуда-то сверху.

Спустя мгновение одиннадцатилетний внук книжника возник на седьмой ступеньке лестницы, после чего спустился, нарочито громко топая. Сидевший у него на плече томик в красной обложке перелистывал сам себя, шурша страницами; Фиоре знала, что это «Необыкновенные истории» Вара, одна из любимых книг ее племянника. Геррет был щуплым и худым, а еще казался болезненно-бледным – почти таким же бледным, как грешник. «Сколько времени Сола держит его взаперти? – подумала Фиоре. – Почти год. И скоро ему исполнится двенадцать…» Это означало, что любой день мог стать для мальчишки последним. Меры предосторожности, предпринятые Солой и ее мужем, были совершенно бесполезны, поскольку сонная зараза поражала как тех детей, которые много времени проводили на улице, так и затворников поневоле. Фиоре не раз пыталась все объяснить дочери Кьярана, но та не желала слушать и любой подобный разговор превращала в безобразную сцену.

Что до Геррета, то он был осведомлен о своей участи не хуже, чем взрослые.

– Я читал про таких, как ты, – сказал мальчишка немного высокомерно.

«Как невежливо», – пробормотала Ансиль, а Кьяран покачал головой. Лишь Фиоре знала, что это напускное высокомерие – один из способов спрятать робость и страх перед незнакомцем.

– А правда, что нужно триста тридцать три печати для того, чтобы удержать дьюса в человеческом теле?

– Зависит от дьюса и от тела, – ответил Теймар с очень серьезным видом. – Что ты еще вычитал в своих книгах?

– Потерянные души… так вас называют, – проговорил Геррет, чуть помедлив. – Ну… и еще по-всякому. Как ты потерял глаза?

– Геррет! – возмущенно ахнула Ансиль.

Грешник произнес со странной улыбкой:

– Против собственной воли.

– А руку?

– В каком-то смысле добровольно. Кьяран, у вас очень любознательный внук!

– Да уж, это заметно, – пробормотал книжник. – Геррет, ну-ка иди в комнату и закрой дверь изнутри. Я проверю, можешь не сомневаться! – Мальчишка насупился, но Кьяран был непреклонен, хотя в его голосе не было и малой толики гнева. – Быстро!

Геррет ушел столь же шумно, как и появился; через некоторое время на настоящем втором этаже хлопнула дверь. Кьяран удовлетворенно кивнул и проговорил, обращаясь к грешнику:

– Не могу на него сердиться, не могу его наказывать. Все из-за сонной болезни… как подумаю, что… – голос книжника прервался, но он нашел в себе силы продолжить: – Ты уж прости Геррета, Теймар. Он всего лишь мальчишка!