Все ведьмы делают это! - Надежда Первухина Страница 26

В коридоре крик стал более громким, перешел в визг, а потом в какой-то нечеловеческий, тягучий, замерший на одной ноте стон. Полковнику стало жутко.

– Ия Карловна! – позвал он, стискивая пистолет. – Доктор!

Но никто не отозвался. Прекратился и стон. И на полковника Кирпичного обрушилась страшная, какая-то давящая тишина. Он медленно пошел в сторону кабинета Ии Карловны, поминутно вздрагивая от неожиданно гулкого эха собственных шагов.

Дверь в кабинет докторши была приоткрыта. Там горел свет – желтая полоса протянулась по ободранному линолеуму коридора. Но больше ничего не намекало на присутствие в кабинете человека.

– Ия Карловна! – тихо позвал полковник и стволом пистолета аккуратно отодвинул дверную створку. – Вы здесь?

Тишина была ему ответом. Но в том, что Ия Карловна, несомненно, находится в своем кабинете, полковник воочию убедился, едва переступив его порог.

Ия Карловна полулежала на полу, спиной прислонившись к обитому велюром, единственному во всей больнице приличному креслу, неловко, неестественно подвернув под себя ноги. Одной рукой она судорожно вцепилась в свой белый халат, словно пытаясь защититься от кого-то, а другая рука безвольно покоилась среди осколков разбитой бутылки с медицинским спиртом. Но шокировал полковника даже не разлитый по ковровой дорожке спирт. Голова докторши, запрокинутая на край сиденья кресла, представляла собой наполовину обглоданный, с клочьями висящей кожи и волос, череп в луже липкой темной крови. Из-под докторшиной головы выползла осклизлая крыса и исчезла где-то под шкафом. Полковник завизжал, но потом затих, прислушиваясь к тишине больничного бокса. Ничем не нарушаема была эта тишина, разве только глухим стуком размеренно капающей на пол крови. Кровь смешивалась с разлитым спиртом, и от этого запаха полковника затошнило. Но он кое-как удержался и глянул в глаза умершей. Эти остекленевшие мертвые глаза смотрели в никуда, и в них отражались потолок с одиноко светящейся крошечной лампой в желтом плафоне, уменьшенный полковник Кирпичный, вопящий и бестолково размахивающий пистолетом... Поздно, поздно было махать пистолетом и бегать по больничным коридорам, выискивая неведомого врага, в мгновение ока сотворившего с бедной докторшей этакое непотребство...

– Крысы, – прошептал наконец полковник, набегавшись, навопившись и в изнеможении прислонившись к холодной коридорной стене. Он убедился, что, кроме него и докторши, теперь так неожиданно мертвой, в больнице нет ни души. Полковнику показалось, что разум его, и без того не весьма сильный, сейчас просто может отключиться и оставить несгибаемого Кирпичного один на один с непонятным врагом.

– Это ты, старуха! – непонятно выкрикнул Кирпичный и погрозил пистолетом. – Ну, погоди у меня!

Он кинулся вон из больничного блока, замышляя звонить в ФСБ и МЧС, чтобы они разобрались с происходящим в колонии. Пока бежал до поста охраны, автоматически глянул на часы: было три пополудни, и ранние сумерки уже спускались с неба, как серая марля. Солнца, которое утром так лукаво щекотало веки, не было и в помине. Зато появился ветер, влажный, холодный и злой. Он крутил на забетонированной земле колонии маленькие вихри из опавших листьев, бумажек и прочей шелухи. Полковнику почему-то вдруг стали ненавистны этот ветер и это небо, похожее на мокрую, разбухшую, грязную вату. Полковник выругался, придержал рукой с пистолетом слетающую фуражку и так и вбежал в караульное помещение, где его ждали новые сюрпризы.

Сюрпризов было девять. Докладывала начконвоя Погребец. Ее трудно было чем-либо испугать, но в данную минуту ее голос дрожал и вся она походила на затравленного гончими зайца.

– Три женщины из персонала обнаружены мертвыми в кухонном блоке, двое из охранников найдены у входа в спортзал... И четверо заключенных – у себя в камерах. Тревогу подняли опять же заключенные.

– Как они погибли? – спросил полковник, уже зная, что услышит в ответ.

– Такое впечатление, будто их загрызли крысы. Огромное количество крыс.

– В котором часу, как вы думаете, это произошло?

– Не позже трех дня. До этого все было нормально, а потом сразу паника, сигналы тревоги...

– Ясно, – сказал полковник, хотя на самом деле ясности не было, а наоборот, все становилось темней и загадочней. Но одна мысль его все-таки осенила: – Девять, вы говорите? Значит, вместе с Ией Карловной будет десять. А до этого погибли и воскресли пять. Пять, десять, потом... пятнадцать?!

Начконвоя странно посмотрела на полковника:

– Вы это о чем, товарищ полковник?

– Да так... – голос у Кирпичного был таким спокойным, словно у него начался кататонический синдром. – Надо трупы снести в морг, осмотреть, написать заключение о смерти.

– Я распоряжусь.

– И еще, – полковника словно осенило. – У нас ведь есть фотоаппарат? Пусть трупы сфотографируют. Или нет. Я сам это сделаю.

– Зачем?

– Надо, – лаконично ответил полковник.

...Часам к семи вечера названные трупы были сложены в мертвецкой, тщательно осмотрены Кирпичным в присутствии начконвоя и старшей медсестры, особенно убивавшейся по погибшей докторше. Полковник хладнокровно, как заправский судмедэксперт, сфотографировал при помощи старого «Полароида» каждый труп, мысленно отмечая при этом, что раны всех десяти усопших практически идентичны. После чего собственноручно запер, опечатал и поставил на сигнализацию больничный блок, а фотоаппарат и пачку карточек спрятал у себя в кабинете в сейфе, о котором, кроме него, никто не знал. А потом, неизвестно для чего, двинулся сквозь загустевшие, как поминальный кисель, сумерки в охраняемый отсек, больше известный в определенных кругах как Приют Обретения Гармонии.

Отбоя еще не было, не было и обязательного конвоя у дверей Приюта. Полковник отметил это, но ничего не сказал. Без стука распахнул дверь. Аромат каких-то пряностей вперемешку с чем-то приторно-сладким ударил по нервам полковника, как шрапнель.

– Вечер добрый, – мрачно сказал полковник Кирпичный, с порога оглядывая комнату, в которой он редко бывал и только по долгу службы, но которая для некоторых была главным утешением.

Шесть абсолютно одинаково одетых и накрашенных женщин повернули к нему свои лица, больше напоминавшие застывшие белые маски. Кирпичного передернуло, но он заставил себя подойти к сидящим на полу женщинам, чтобы как следует рассмотреть их. Шесть пар густо подведенных сурьмою глаз, свинцово поблескивая, наблюдали за полковником. Шесть кроваво-алых блестящих ртов кривились в молчаливо-презрительных ухмылках.

Женщины сидели вокруг небольшого столика с расставленными на нем чайником и маленькими чашечками. Одеты все были в одинаковые кимоно болотного цвета, подпоясаны – белоснежными кушаками. Полковник молчал, у него от ароматов этой комнаты внезапно сильно закружилась голова, и он стиснул зубы, чтоб, не приведи господь, не брякнуться в обморок при этих накрашенных белилами бабах, больше напоминавших глиняных кукол, а не людей из плоти и крови.