Сколько стоит корона - Катерина Коновалова Страница 25

С рассвета королевская охота носилась по темному, уже облетающему лесу, пугая звуками рожков, лаем собак и руганью всадников все живое. К полудню было решено вернуться в лагерь — почти без добычи, если не считать одного жирного зайца, случайно вытащенного из норы старой гончей.

Король был в ярости и раздувал ноздри так же, как его уставший белоснежный жеребец. Спешившись, он влетел в свой шатер и оттуда рявкнул:

— Дойла сюда!

Дойл подъехал почти сразу же, он тоже был зол, но на то были другие причины. Ему не было дела до непойманного оленя и неподстреленного кабана, но от произошедшего в конце утренней охоты его пальцы до сих пор нервно подрагивали и то и дело судорожно стискивали повод и гриву коня.

В шатер он вошел, почти не сомневаясь в том, что услышит. И не ошибся.

— Проклятье, Дойл! Ты сумасшедший!

Не имея возможности сжимать повод, Дойл крепко сжал правый кулак, заставляя кожаную перчатку трещать от натяжения.

Эйрих продолжал:

— Ты совсем потерял разум, гоняясь за мыслимыми и немыслимыми врагами! Если бы не ты…

— Ты сейчас лежал бы на постели в разодранным брюхом, — выдохнул Дойл негромко.

— Нет, брат. Я бы сейчас возвращался с охоты с дивным трофеем — как и полагается королю.

Эйрих с силой ударил кулаком по столу, и тот зашатался.

— Я там был, Эйрих. И я уверен, что в этой схватке проиграл бы ты.

На охоте Дойл не обращал никакого внимания на собак и крики ловчих, держась в двух-трех корпусах от Эйриха. С ним ехали тени, занятые тем же самым делом — сохранением королевской жизни. Поэтому, когда перед королем вылетел матерый секач, и Эйрих в порыве какого-то безумного героизма спрыгнул на землю и пошел на него с одним мечом, Дойл не колебался, давая приказ убить зверя.

Помешал сам Эйрих, бросившийся в атаку слишком рано — Дойл пустил на кабана коня и напугал его, стрела одного из теней ушла в молоко, зверь сбежал.

— Я воин, а не нежный цветок, который нуждается в твоей защите, — прорычал Эйрих тихо.

— Ты — король. И у тебя есть обязанности. Первая из них — беречь собственную шкуру.

Эйрих резко подошел к нему, наклонился к лицу и прошипел:

— Довольно. Я сказал — довольно. Не желаю слышать ни слова об опасностях, заговорах и прочем. Ты и так своими подозрениями заставил меня… — он выдохнул и добавил зло: — заставил меня бояться.

— Эйрих…

— Уйди. Немедленно. И не показывайся мне на глаза до вечера.

Дойл сжал зубы, на щеках надулись желваки. Хотелось ударить Эйриха, привести его в чувство — но он знал, что не выйдет. Эйриха невозможно было переубедить. Во всяком случае, пока. Бешеный дедов темперамент.

Ничего не говоря, Дойл развернулся и вышел, в глубине души надеясь, что сейчас ему подвернется кто-нибудь, на ком можно будет выместить злобу. Подошел бы кто угодно — любой лорд, любой слуга. Кто-то мог окрикнуть его с дурацким вопросом или слишком близко пройти рядом. Кто угодно.

— Милорд Дойл! — раздалось сзади, и Дойл едва не застонал, потому что голос принадлежал одному из немногих людей, которые совершенно не подходили для его целей. Не оборачиваясь, он ответил:

— Позже, леди Харроу!

— Это важно!

Он тихо зарычал от бешенства и повторил:

— Я поговорю с вами позже.

Во имя Всевышнего, он не хотел ее сейчас видеть и слышать. Кто угодно — кроме нее и, пожалуй, Кэнта.

— Господин глава тайной службы! — выкрикнула она, и Дойл был вынужден остановиться и обернуться. Леди Харроу не была похожа на женщину, которая стала бы так шутить. Значит ли это, что произошло нечто необычное и опасное?

— Я вас слушаю, леди Харроу.

Она бежала за ним и запыхалась, и его злость невольно уменьшилась, когда он увидел ее раскрасневшееся лицо и ярко горящие глаза. Она остановилась, перевела дух и протянула руку. На раскрытой ладони лежал небольшой предмет.

Дойл взял его и внимательно осмотрел — это был короткий, но острый металлический шип.

— Где вы это взяли?

— Под седлом моей кобылы. Он не вонзился до конца — был положен неправильно, с расчетом на мужскую посадку, — быстро проговорила она. — Я всегда сама расседлываю своих лошадей — разумеется, с помощью слуг. И именно слуга нашел это. Я… я не понимаю, что это значит, но решила, что вы должны знать.

— И вы невероятно правы, — Дойл еще раз изучил шип, а потом выругался сквозь зубы, прибавив: — извините.

Он перестал что бы то ни было понимать — совершенно и категорически. Он мог понять покушение на себя. Он ожидал покушение на короля. Но причем здесь леди Харроу? Если бы преступник все рассчитал правильно, и шип вонзился бы коню в спину, леди Харроу ни за что не удержалась бы в седле и погибла бы или получила бы тяжелые ранения. Но зачем? И почему именно на первой охоте, где ничего не произошло?

Догадка была простой.

Кто бы ни был этот преступник, он давно наблюдал за всем, что происходило в замке. И он прочитал в сердце Дойла интерес к этой женщине — наверняка. Если бы она пострадала на утренней охоте, что бы он сделал? Не поехал бы на вечернюю? Возможно. А если бы поехал, был бы невнимателен и рассеян.

А на вечерней охоте состоится покушение на короля — которое Дойл не сумеет отвести.

— Мне нужно осмотреть вашу лошадь, — сказал он и первым так быстро, как мог, поспешил к коновязям.

Кобыла леди Харроу — невысокая пегая лошадка, судя по тонким ногам — эмирских кровей — стояла чуть в стороне, ее держал молчаливый слуга.

Дойл подошел и внимательно осмотрел ее спину — и нашел то, что искал: едва различимую царапину в том месте, где должен был быть шип. Значит, леди Харроу сказала правду.

Он обернулся к ней и замер. Потер подбородок, а потом медленно спросил:

— Скажите, леди… Будь вы ведьмой, обладай вы магией… Как бы вы совершили убийство?

Леди Харроу нахмурила брови, но ответила:

— Мне неизвестно, на что способно колдовство, милорд. Но если бы я могла вызывать молнии, я бы призвала ее на голову тому, кого хотела бы убить.

Дойл кивнул не столько ее словам, сколько своим мыслям. Почему ведьма действует так странно? Арбалетный болт, этот шип — зачем? Сила магии велика, так почему ведьма ее не использует?