Сын архидемона - Александр Рудазов Страница 25

Правда, сама по себе эта информация ничем не помогла. Ну нашел я в конечном итоге этот поезд, ну выяснил, что он цел, невредим и по прежнему курсирует по линии Москва – Кемерово. А дальше-то что? Не думаю, что Палач оставил в том купе записку со своим новым адресом. А даже если бы вдруг и оставил – с тех пор прошло полтора года. Все улики давно простыли.

Поэтому вместо поиска улик я занялся поиском свидетелей. В поезде были и другие пассажиры кроме нас с Палачом – кто-то мог что-то видеть. Хотя найти задача тоже не самая простая.

И опять-таки – что мне это даст? Допустим, нашел я кого-то, кто видел, как Палач выходил из вагона, – дальше что? Ну в самом деле, не кричал же он на весь вокзал – я пойду туда-то и туда-то, ищите меня там-то и там-то! Глупо.

Впрочем, где и как искать этих пассажиров, я в любом случае не представлял. Единственный, кого можно найти относительно просто, – проводник. И я начал обивать пороги всяких мест присутствия, выясняя, кто восьмого мая две тысячи пятого года дежурил в девятом вагоне поезда, ехавшего из Кемерова в Москву.

Поработать пришлось немало. Я расспрашивал там и сям, тут и здесь, пока наконец не добрался до архивов графиков дежурств. Пришлось сунуть на лапу, чтобы мне позволили там покопаться, – увы, Направление не позволяет читать информацию из компьютера. А позволяло бы – ему совсем цены бы не было.

Итак, Наумова Ольга Михайловна. Ясно. Теперь надо добраться до отдела кадров и узнать теткин адрес.

Это я тоже сделал без особых проблем. Но здесь меня ожидал сюрприз. Оказалось, что госпожа Наумова на железной дороге больше не работает. По самой прозаичной причине – скончалась.

После недолгих уговоров и еще одного барашка в бумажке мне позволили взглянуть на копию свидетельства о смерти. Там русским по белому было написано, что Наумова О.М. скоропостижно скончалась десятого мая две тысячи пятого. ни хрена себе. Это же двумя днями позже нашей с Палачом посадки в вагон. И, если я правильно помню, поезд из Кемерово в Москву идет как раз двое суток.

Никогда не верил в подобные совпадения. Расспрашивая сослуживцев покойной проводницы, я окончательно убедился, что напал на след. Выяснилось, что Ольга Михайловна в тот день погибла не одна – из злополучного вагона ногами вперед вынесли аж восемь человек.

– У нас, милая, ту историю стараются лишний раз не поминать, – поделилась со мной дежурная по станции, работавшая в тот день. – Кошмарный был денек, тьфу-тьфу-тьфу, не дай бог повторить.

– А что конкретно случилось-то? – любопытствовал я.

– Да психопат какой-то в вагоне ехал. Слетел с катушек и зарезал – вот правду говорю! – восьмерых! Восьмерых человек зарезал! Милиции набежало – страсть! Носом землю рыли, меня пять раз допрашивали, да все попусту.

– И что, поймали этого психопата?

– Наши-то менты? – презрительно хмыкнула дежурная. – Они поймают, пожалуй. лягушку за хвост. Никого не поймали, конечно.

Я еще минут десять выслушивал жалобы на российскую милицию и причитания по поводу того, что нынче по улице пройти страшно – не ограбят, так изнасилуют. Про себя я подумал, что грабить или насиловать мою собеседницу – даму гренадерского телосложения, в добрый центнер весом – рискнет только очень храбрый человек.

В конце концов мне удалось вернуть нить беседы к интересующей меня теме. Я начал осторожно расспрашивать, не было ли у тех кровавых событий свидетелей, не видел ли кто-нибудь что-нибудь. или кого-нибудь.

– Да не было никого, – сварливо ответила дежурная. – Всех, кто того психопата видел, потом от стенок отскребали. Хотя. одна бабка вроде видела кого-то, но у нее с головой непорядок.

– С головой непорядок? Почему?

– Да она рассказывала, что он прямо в стену ушел.

Вот так вот – бульк и нету. А поезд-то ехал на ста двадцати!

Я сделал понимающее лицо, но мысленно поздравил себя с успехом. Теперь не осталось никаких сомнений – бойню в поезде устроил именно Палач. Похоже, его электронный мозг недолго продержался в мирном режиме. Даже до Москвы не доехал.

– Скажите, а поезду еще долго ехать оставалось, когда это произошло? – осведомился я.

– Да нет, уже к городу подъезжали. Когда милиция приехала, покойники еще теплые были.

– Угу, спасибо. И последний вопрос – случайно не знаете, как ту бабушку звали?

– Да мне-то почем знать? – удивилась дежурная. – Я с ней детей не крестила. У ментов спрашивайте, они знать должны.

Я окинул Москву чувством Направления и почувствовал большое количество милиции. Даже слишком большое, пожалуй. Мне столько не нужно. И никому столько не нужно. Нафига они вообще так расплодились? Всю экосистему загадили.

Каждому двоечнику же известно – когда в лесу слишком много волков, зайцы удивительно быстро заканчиваются. А после исчезновения зайцев начинают вымирать и волки – от голода. У людей все примерно так же.

Фамилия этой старушки оказалась такая, что с первого раза и не выговоришь, – Перерепенко. Я отыскал того следователя, который полтора года назад вел вагонные убийства, и узнал, что показания свидетельницы к делу подшиты не были по причине полной их, показаний, бредовости. Саму же свидетельницу увезла скорая с желтым крестом.

На следующий день я начал обходить сумасшедшие дома. Даже в многомиллионной Москве их не так уж и много, так что уже через несколько часов я отыскал тот, в который угодила госпожа Перерепенко. Правда, ее саму я там не нашел – давно выписалась и уехала домой, в Кемерово.

Пришлось мне отправляться в командировку. Со своим новым кулоном я без проблем мог бы и поехать на поезде, и полететь на самолете – но зачем это тому, у кого есть крылья? Летаю я медленнее самолета, зато не нужно тратить время и нервные клетки в аэропорту. Да и вообще мне нравится летать.

Туда и обратно я обернулся за двое суток. Управился бы и быстрее, если бы не пришлось потратить почти целый день на розыск бабушки Перерепенко. Оказалось, что живет она не в Кемерово, а в поселке Бачатский, вместе с дочерью, зятем и двумя внуками. В Москву ездила погостить у другой своей дочери, переехавшей в столицу двадцать лет назад.

К сожалению, ничего интересного гражданка Перерепенко мне не рассказала. Мне и дверь-то открыли далеко не сразу. Трудно их за это упрекать – я нагрянул тридцать первого декабря, в девять часов вечера, когда все уже сидели перед телевизором с шампанским и оливье.

Однако семья Перерепенко не была настолько жестока, чтобы выгнать на мороз хрупкую девушку, в личине которой я появился. Меня впустили, обогрели и даже посадили за стол. Я с грустью подумал, что яцхена бы они черта с два приняли так тепло. Сами представьте реакцию людей, к которым зимней ночью заявляется вот такое когтистое клыкастое.

Чтобы объяснить столь внезапный визит, я представился следователем из милиции. Мол, поездатый маньяк продолжает бесчинствовать, надо по новой снять показания со всех свидетелей. Я даже удостоверение показал – правда, издалека и не раскрывая. Эти корочки мне одолжил Щученко, так что внутри красовалось мужское имя, мужская фотография и звание полковника КГБ. Плюс еще и выдано было удостоверение в две тысячи двенадцатом году.