Изгнанница Ойкумены - Генри Лайон Олди Страница 25

Ее туфли не нашлись. Взамен принесли другие. Винно-красный бархат, расшитый золотом и жемчугом. Подошва из слоеной кожи, носы – орлиные клювы. В них не ходилось – леталось. Пыхтя, как древний паровоз, Каджар-хабиб еле поспевал за Региной. Слуга, кланяясь, распахнул дверь. На подъездной аллее, упиравшейся в ступени центрального входа, выстроился целый караван. С десяток вьючных лошадей и пять верблюдов – тюки и свертки, рулоны ковров, увесистые сундуки…

– Дары его величества Хеширута IV, милостивого и справедливого! – с воодушевлением объявил толстяк. – Лучшие харсадские ковры, шайлянский шелк, платья, достойные принцесс, драгоценности, каких не постесняется царица джиннов; золотые монеты и слитки…

– Дары?

Соображалось плохо. Пленница, кандидатка в слепые рабыни; почетная гостья, солнце врачей, чья любая прихоть вызывает один ответ: «Слушаю и повинуюсь!»… У кого угодно голова кругом пойдет. Особенно на фоне весьма вероятного сотрясения мозга.

– Это наименьшее из того, что готов сделать его величество для лучезарной хабиб-ханум, чье чудесное искусство пленило сердце и душу его величества!

– Издеваетесь?

Каджар-хабиб прижал руки к груди. Он был пафосен, как глава нотариальной коллегии, оглашающий завещание триллионера. За возможность прозреть, читалось на его лице, юный шах отдаст все. Вон, персональный дворец предлагал… Регина напомнила себе про этикет. Мало ли на что способен вновь обидеться припадочный Хеширут? Ошибешься – и до посольства можно не доехать.

– Я в восхищении от щедрости владыки!

Толстяк кивнул с удовлетворением – хабиб-ханум кое-чему научилась, да – и не замедлил перевести ее слова дворцовому распорядителю, отиравшемуся рядом. Караван тем временем разрастался. Дюжина вооруженных всадников, разделившись надвое, заняла позиции в авангарде и арьергарде. Из боковой аллеи торжественно выплыл паланкин. Антигравы в нем отсутствовали; паланкин несли восемь великанов. Следом подогнали тележку-двуколку, запряженную мышастым мулом.

– Идемте, моя госпожа. Им приказано с почетом доставить вас в посольство.

Один из рабов-погонщиков упал на колени перед паланкином. Ткнулся лбом в землю, подставляя спину – живая ступенька. Добро пожаловать «на борт», лучезарная! Регина растерялась. Ступать на спину живому человеку?! Каджар-хабиб деликатно коснулся ее запястья, привлекая внимание. Из-за паланкина как раз выходил еще один человек. Тоже, вне сомнений, живой и очень знакомый. Неброский кафтан без шитья, войлочная шапка-миска…

Кейрин-хан остановился в двух шагах от «солнца врачей». Задержал на Регине взгляд: не злой и не добрый. Он словно заново оценивал. Женщину? Вещь? Новые перспективы дипломатии? Удовлетворившись осмотром, истинный хозяин Шадрувана что-то сказал и удалился, помахивая нагайкой.

Регина перевела дух. В переводе она не нуждалась – все было ясно и так.

– Он видел? Он в курсе?!

– Моя госпожа зрит суть вещей! Кейрин-хан видит, как ползет муравей по склону горы, и слышит, как чихает ребенок в колыбели. Как же ему не знать каждый шаг его величества?

Мужская спина не дрогнула под ее ногой. Регина с комфортом расположилась в паланкине, воздвигнув целый бастион из многочисленных подушек. Отдернула парчовый полог, планируя наслаждаться видами. Каджар-хабиб, кряхтя, забрался в двуколку. Взял в руки вожжи, но трогаться не спешил. Чего они все ждут? Сигнала?

Неужели – ее?

Выглянув наружу, доктор ван Фрассен царственно махнула рукой. Миг – и процессия тронулась с места. Когда дворец, с его ажурными башенками, куполами, шпилями и галереями, остался позади, внимание Регины вновь привлекла гора, которую она видела из окна своего узилища. Исполинский хребет стеной уходил ввысь, теряясь в облачной дымке. Странно: при посадке она ничего подобного не заметила. Спросить у Каджар-хабиба? И что толстяк ей ответит? Ну, узнает она, что это «великая гора Уч-Кугуч», где живут джинны в ассортименте. Что дальше? Лучше по возвращении спросить у Ника…

«О чем я думаю? Плыви по течению, подруга. Плыви, пока несет. Думать, бояться, строить гипотезы – потом, все потом. Когда Шадруван останется за кормой рейдера…»

Некстати вспомнился брамайн-факир, развлекавший туристов на Китте – грязный, тощий, в одной набедренной повязке. Брамайн играл на флейте странного вида, а перед ним, словно в трансе, раскачивалась огромная кобра. Малыш Хорхе, знавший все на свете, тогда еще рассказал Регине, что змеи практически глухи, а факир просто лупит змею своей флейтой, лупит смертным боем, и потом кобра при виде флейты встает в боевую стойку, но атаковать боится. Так это или нет, Регина не проверяла. Забыв про брамайна, они с малышом Хорхе отправились в бар…

Насилие, как инструмент.

Музыкальный инструмент насилия.