Кардинал. Книга 1 - Даррен Шэн Страница 25

– Ты тупой чурбан, Винсент, – расхохотался он.

– Какого?.. – вскинулся Винсент.

– Ты на его глаза посмотри!

Винсент прищурился, приглядываясь, я последовал его примеру. Из клубящегося тумана показался человек с пустыми невидящими глазами, закутанный в длинную белую хламиду.

– Блин! – взревел Винсент. – Откуда ж я знал-то?

– Я его уже видел… – пробормотал я, силясь припомнить где именно.

– Подумаешь, – откликнулся Форд. – Их нетрудно заметить.

– Их?

– Да, их много. Все слепые и одинаково одеты. Типа секты. Выползают вместе с туманом. Поклоняются ему, что ли. Они безвредные, но давай-ка на всякий случай… – Он похлопал Винсента по плечу. – Поехали. То, что он слепой, не значит, что он еще и глухой.

По дороге я погрузился в изучение документов. Аарон Зайдельман родился в Германии в тридцатых годах. Родители погибли в концлагере. Его самого тайно вывез дядя. Бежали во Францию. С двенадцати лет работал, чтобы прокормиться. Открыл небольшое дело, потом в шестидесятых перебрался сюда, пачками скупал старые пакгаузы в районе доков, но по большей части ничего с ними не делал. Старик, лучшие годы давно позади, но все же богат и влиятелен.

Я вломился к нему в дом вместе с остальными – Фордом, Винсентом и парой других. Он сидел в халате и в тапочках, потягивал бренди под какую-то классическую нудятину. Попытался сопротивляться, но наш громила его быстро положил.

– Спокойно! – велел Форд. – Без приказа мистера Райми никто его не тронет.

Я подошел к старику вплотную и пригляделся к нему внимательно, будто к потенциальному покупателю страхового полиса. Несмотря на явный испуг, в нем чувствовалась внутренняя сила. Несколько перебитых костей его сопротивление не сломят. Его уже в свое время и пытали, и терзали. Он не поддался тогда, не поддастся и сейчас. Старик хранил молчание, прекрасно зная, что нас не разжалобить мольбой, так же как его самого не сломить пытками.

– Ну, что? – поинтересовался Форд. – Побеседуешь с ним здесь или нам его вытащить наружу?

– Никогда не пробовал еврейскую доставку, – хохотнул Винсент. – Бейглы бесплатно полагаются?

– Мистер Зайдельман, – начал я, – нам нужны ваши фабрики. Я знаю, вы хотите сохранить их в семье, но ведь вашим детям они до лампочки. Наследники либо все растранжирят, либо продадут первому, кто поманит их жирным чеком. Им бы только жизнь прожигать. Никчемные эгоисты и транжиры.

– Да, так оно и есть, – согласился старик. Голос него был твердый, совсем не старческий. – Из могилы я уже ничего не сделаю. Зато могу позаботиться о своих активах сейчас, пока я еще жив, и поэтому ни за что не продам тому, кто хочет испоганить созданное моими руками. Ваш богохульник Кардинал превратит мои фабрики в публичные дома и опиумные притоны. – Опиум. Да, старик конкретно застрял в прошлом. – Я не позволю испохабить дело, на которое положил столько трудов. Не будет ему никакой революции. И нового порядка. – Он горько улыбнулся, слегка взмахнув рукой. Я заметил на ней бледное очертание сведенного лагерного номера.

Отступив назад, я снова принялся разглядывать старика, размышляя параллельно об этой последней вырвавшейся у него фразе. Вполне бодрый, здоровый для своего возраста, кожа сияет, шевелюра густая. Шевелюра эта меня чем-то зацепила. Я отвел Форда в сторонку и прошептал:

– Вы знаете, как нацисты уничтожали евреев?

– Печи и газовые камеры, – с удивлением поглядев на меня, ответил он.

– Нет. Прежде чем уничтожить их физически, они уничтожали узников морально. Раздевали догола, унижали, морили голодом, избивали, валяли в грязи. Лишали человеческого достоинства.

– Спасибо за экскурс в историю, – фыркнул Форд. – Только при чем тут…

– Я знаю, как на него воздействовать, – тихо пояснил я.

– Так вперед.

– Любой ценой?

– Я ведь уже сказал: тебе решать.

– Вытаскивайте его, – приказал я громилам, – и суйте в машину. Поедем прокатимся.

Я велел Винсенту ехать в одну из наших парикмахерских, где меня несколько раз брили старым дедовским способом, с пеной. Парикмахерскую мне показал И Цзе.

Было уже поздно, хозяин сперва начал ворчать, когда его разбудили, но при виде Форда Тассо моментально заткнулся и без разговоров принес в бумажном коричневом пакете то, что я попросил. Я поблагодарил и вышел.

Остальные во все глаза уставились на пакет, гадая, какие зверские пыточные инструменты я мог попросить у брадобрея. Я хранил молчание. Зайдельман едва заметно дрожал, но в целом держался стойко.

Мы приехали в доки. Я знал, что ищу: заброшенную фабрику, работавшую на угле. Огромные угольные печи. Нужное место отыскалось почти сразу. Мы втащили Зайдельмана внутрь и приставили к холодной, сырой железной стене. Пускай с тех пор, как такие печи использовались во зло, прошли годы, память по-прежнему жива. Вряд ли Зайдельман забыл трагическую судьбу родителей.

В багажнике автомобиля отыскались фонари. Три луча уперлись в лицо старику, которому не занимать было упрямства, но не хватало мозгов.

– Раздевайся! – приказал я. Зайдельман мешкал. – Раздевайся, жид пархатый! Быстро! – Слова возникали из ниоткуда с пугающей легкостью.

Зайдельман напрягся. В глазах заблестели злые слезы. Оскалившись, он разделся догола и отшвырнул одежду ногой.

– Значит, – выдавил он сквозь зубы, – решили поиграть в офицера, молодой человек? Давайте. Вы бы замечательно вписались, нихт вар? Но я уже побывал у них в руках. Не сломался тогда – не сломаюсь и сейчас. Вам нас не уничтожить. Вы уже пробовали – и не смогли. Попробуйте еще раз. На те же грабли! Хочешь снова получить по лбу – валяй, гаденыш!

Винсент и Форд, почуяв неладное, недоверчиво оглянулись на меня. Я действовал странно, совсем не их методами. Тассо в своей жизни много раз пытал и мужчин, и женщин, и детей. Но не так. Он никогда не пробовал терзать душу.

Я шагнул вперед. Зайдельман трясся как осиновый лист, гадая, что я буду делать. Он не знал, насколько далеко я готов зайти. Легкий порыв ветра растрепал его седые волосы, и старик отбросил упавшую на глаза прядь большим пальцем. Я подошел ближе, открыл пакет, показывая, что там внутри. Он наверняка думал, там будет пистолет или нож, какое-нибудь оружие. Он бы не удивился. Но этого он никак не ожидал.

Старик ссутулился.

– Нет, – прорыдал он. – Так нельзя! Мы же с вами люди, а это не по-людски. Нельзя ворошить прошлое. Это кощунство.

– Подпишите, – подсказал я, мягко проводя рукой по его шевелюре, будто утешая ребенка. – Подписывайте, или я пущу в ход то, что у меня в пакете. – В глазах старика плескались ненависть и страх. – Найн? – Он медлил. Я с самодовольной улыбкой снова протянул руку к его волосам. Он вздрогнул. – Подписывайте.

– Вы чудовище! – рыдал старик.