Племена Гора - Джон Норман Страница 25

— Почему Алейна решила учиться танцевать? — спросил я.

Девушка задумалась, потом вздохнула:

— Алейна думает, что это доставит ей удовольствие и займет ее время. К тому же это пойдет на пользу здоровью. Это поможет ей сохранить фигуру.

— Алейна, — сказал я, — хочет танцевать, причем танцевать истинно женские танцы, потому что в глубине сердца она хранит секрет.

— В чем же секрет Алейны? — спросила она.

— В том, что в глубине души она хочет стать рабыней.

— Ерунда! — воскликнула девушка.

— Есть и еще одна тайна, — сказал я. — О которой не знает сама Алейна.

— Что еще за тайна?

— То, что, желая в глубине души стать рабыней, Алейна не заметила, как уже стала ею.

— Нет! — крикнула девушка. — Нет! Нет!

— Она из тех девушек, для которых клеймо и ошейник лишь внешние подтверждения внутреннего состояния

— Нет!

— Для таких девушек клеймо — разглашение давно не существующей тайны.

— Нет! — крикнула она.

— Клеймо и ошейник, Алейна, — это то, что тебе надо.

— Нет! — Она зарыдала, и я услышал, как пальцы ее пытаются сорвать ошейник.

— Радуйся, что он у тебя на теле! Многие девушки о нем только мечтают!

Она долго плакала в темноте и отчаянно тянула себя за ошейник.

Ибн-Саран потягивал густое черное вино и смотрел на танцующую перед ним рабыню в желтой шелковой накидке.

Я видел, что ее прелести произвели на него впечатление.

Она изогнулась, вытянула ногу и, следуя музыке, медленно гладила ее руками.

Алейна была действительно хороша, поскольку в душе ее пылал огонь рабыни.

Время от времени она бросала на нас лукавый взгляд, словно желая сказать — вот я исполняю для вас танец рабыни, а между тем в глубине души я совершенно свободна. Вы меня так и не приручили. И никогда не приручите. Меня приручить нельзя. Ни один мужчина не сумеет меня приручить.

Придет время, и она поймет, что уже давно стала настоящей рабыней. В таких делах спешить не следует. В Тахари мужчины очень терпеливы.

Перед Сулейманом лежало пять камней, три бриллианта с красными и белыми проблесками и два опала, один обычный, молочного оттенка, другой — редкий пламенный опал, голубой с зеленым. На Земле опалы не очень ценятся,

зато на Горе они большая редкость. Я привез уникальные экземпляры, отполированные яйцеобразные камни. Конечно, их стоимость не дотягивала до стоимости бриллиантов.

— Что ты хочешь за эти камни? — спросил Сулейман.

— Сто весов финиковых кирпичей.

— Это слишком много.

Я и сам знал, что запросил лишнее. Трюк заключался в том, чтобы изначально назвать высокую цену, а потом прийти к разумному компромиссу. При этом нельзя запрашивать слишком много, чтобы не оскорбить умного и уважаемого человека. Завысить цену — значит дать понять, что считаешь собеседника за дурака. В случае с Сулейманом это могло привести к весьма нежелательным для меня последствиям, как, например, немедленное обезглавливание, а то и что-нибудь похуже, в зависимости от его настроения.

— Двадцать весов финиковых кирпичей, — сказал он.

— Это слишком мало.

Сулейман разглядывал камни. Он и сам понимал, что это не цена.

Сулейман умел разбираться в товарах. Он обладал вкусом. К тому же он был очень умным человеком.

Он уготовил мне ловушку.

То, что это ловушка, я осознал ночью. Шла шестая ночь после присоединения к каравану Фарука людей из племени аретаев. Помощник предводителя, второй после него человек в отряде, подъехал к моему шатру. Именно он требовал прикончить меня как каварского шпиона. Звали этого человека Хамид.

Он подозрительно огляделся, затем ввалился в шатер и уселся на мои циновки. Я не собирался его убивать.

— Ты привез камни для продажи Сулейману, высокому паше из рода Аретаев, — сказал он.

— Да, — ответил я.

— Отдай их мне. — Хамид явно волновался. — Я передам их Сулейману. Он все равно тебя не примет. А я отдам тебе их цену в финиковых кирпичах.

— Не очень удачный план, — сказал я.

Глаза его сузились, а злое лицо потемнело.

— Выйди, — сказал он Алейне. Я еще не успел ее стреножить.

Девушка вопросительно посмотрела на меня.

— Выйди, — кивнул я.

— Не хочу говорить при рабыне, — пояснил он.

— Понимаю. — Если он собрался меня убить, умнее делать это без свидетелей, путь даже и рабов.

— Вокруг много каваров, — улыбнулся он. — Очень много.

По правде говоря, я и сам заметил, что последние несколько дней на горизонте то и дело появляются группы всадников.

Когда наша охрана выезжала им навстречу, они исчезали.

— Поблизости целый отряд каваров, — сказал Хамид, — числом от трехсот до четырехсот человек.

— Разбойники?

— Кавары. И люди из подчиненного им племени та'кара. — Он пристально посмотрел на меня. — Скоро может начаться война. Караванов не будет. Купцы не осмелятся идти через пустыню. Кавары не хотят, чтобы купцы добирались до Сулеймана. Они хотят, чтобы вся торговля шла через оазис Серебряных Камней. — Это был оазис племени чаров, одного из подчиненных каварам племен. Название происходит со стародавних времен, когда умирающие от жажды путешественники вышли рано утром к воде. На окружающие источник камни выпала роса. В лучах утреннего солнца она сверкала как серебро. Роса, кстати, весьма частое явление в Тахари. За ночь на камнях концентрируется много влаги. Понятно, что первые же лучи солнца мгновенно ее выжигают. Иногда кочевники чистят камни и выставляют их на ночь, а утром слизывают воду.

Напиться таким способом, конечно, нельзя, но губы и язык освежить можно.

— Если кругом так много каваров и та'кара, значит, вы не сможете обеспечить безопасность каравана? — В самом деле, в случае войны охрана в сто человек могла скорее спровоцировать атаку.

Хамид, заместитель Шакара, предводителя отряда аре-таев, пропустил мое замечание мимо ушей. Вместо этого он сказал:

— Дай мне камни. Я сохраню их в безопасности. Иначе они могут достаться каварам. Я передам их Сулейману. Он не станет встречаться с тобой. Я за тебя поторгуюсь. Ты получишь хорошую цену в финиковых кирпичах.

— Я сам поторгуюсь с Сулейманом, — сказал я.

— Каварская сволочь! — прошипел он.

Я промолчал.