От сессии до сессии - Вероника Горбачева Страница 25

«Ты вот что скажи: откуда ты всё знаешь? — не даю сбить себя с толку. — И про меня, причём в подробностях, и про то, что здесь, в нашем доме, творится? Ты ведь понял, что тут прячется детёныш, оттого и притащил меня сюда? А теперь оказывается, что ты и о Сильвии наслышан… Давай, колись! Что, сутки напролёт смотришь в своё волшебное зеркало?»

«Не-ау!»

Он зевает так, что клацают челюсти.

«Ваня, налей ещё молочкау. Он так вкусно пьёт, что и мне хочетсяу».

«Лопнешь!» — поддразниваю, берясь за кувшинчик. Другой, точно такой же, настоящий, сейчас в руках у Лусии. Я же наливаю не обычное молоко, не из обычного кувшина, причём не в обычную фарфоровую суповую тарелку (блюдечко такое, по габаритам пьющего). Сейчас это, по словам кота, «сон-молоко», «сон-кувшин» и «сон-тарелка»: проекции с настоящих предметов, утянутые в наше общее сновидение. Оказывается, так тоже можно. Потом, когда проснёшься, всё добытое вернётся на свои места. Тут главное — не перестараться, а то некоторые свойства, закреплённые в сон-проекции, перебегут в реальность. И заведутся у меня на кухне, к примеру, говорливые чашки.

А ещё, оказывается, возможно протащить через сон из одного места в другое настоящие предметы. Но это уже более высокий уровень магии. Впрочем, Тимыч обещал и это показать, позже.

«Не лопну. Во снеу ешь и пей, сколько хочешь, всё р-равно пр-роснёшьсяу голодным. Сюда хор-рошоу пр-риводить на ночь худеющих, чтобы тр-рескали всё, в чёум себе днёум отказывали».

«Мудро. Но не заговаривай мне зубы, милый. Я же жду!»

Делая вид, что не понимает, он, жмурясь от удовольствия, припадает к молоку. И пьёт, пьёт… наверное, минут пять-шесть, а молока не убывает. Блин, даже уровень в миске не падает!

«Тим-Тим, ну хватит уже! — взмаливаюсь я. — Ты, конечно, и умный, и умелый, и знаешь гораздо больше моего; не зря же столько лет в фамильярах у Светлого провёл! Не дразни!»

«Воусемь!» — с гордостью сообщает он. И вытирает усы. Не облизывается, а именно вытирает лапой. Поясняет: «Воусемь лет! Я ведь говор-рил, что вр-ремяу в нашей долине течёт по-особому? То-то и оноу… Ладно, Ваня, сейчас всё р-расскажу. Толькоу давай досмотр-рим».

Одуревший от сытости Боровичок отпадает, наконец, от миски и с пыхтением начинает вылизываться. Получается пока… не очень. После второй попытки задрать заднюю лапу он с обиженным мявом заваливается на бок. Центр тяжести у него где-то не там, где нужно, подозреваю — в набитом пузике. Разохавшись, Люся пытается взять «ребёнка» на ручки. Ага. Всё равно, что небольшой танчик тягать… А тот не сопротивляется, висит, как тесто. На помощь приходит Малявка. Муркнув призывно, прыгает на один из диванов возле большого камина. Встрепенувшись, малыш устремляется туда же, на заплетающихся лапах.

— Ах, ты мой Боровичок! — причитает с умилением Люсенька. — Спит на ходу, маленький!

Чтобы подтолкнуть отяжелевшего от еды питомца на диван, сил у неё хватает. Она даже прикрывает малыша пледом, осторожно, чтобы не повредить топорщившиеся крылышки. Детёныш тычется мордой ей в ладони… и вскоре затихает.

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​

Лусия, растерянно улыбаясь, гладит его по круглой башке. Шёрстка плюшевая, мягкая, а на макушке — два бугорка, будто рожки прорезаются. Ничего себе! Тем временем под строгим взглядом Малявки диван становится шире, даже выдвигается угол: дескать, прилечь не желаете ли? Люся с благодарностью принимает приглашение.

Боровичок, не просыпаясь, притискивается к ней ближе, как к большой маме. И через минуту все мирно спят: и мантикорыш, и наша гостья, чья судьба, похоже, развернулась совсем в другую сторону, и Малявка, устроившийся в распадке между ними…

— А вот тепер-рь смотр-ри внимательноу.

Тим-Тим запрыгивает на стол и оттуда, как со спасательной вышки, обозревает спящих. Деловито интересуется:

— Диван не жалкоу? — Не дожидаясь ответа, отмахивается: — Да ладноу, в таких домах этих диваноув сотни, одниум больше, одниум меньше… Начали!

И на нас падает разноцветный туман.

Лишь два островка остаются в нём видны: уголок с Люсей и её новыми друзьями и наш край стола. С замиранием сердца наблюдаю, как столешница под моим взглядом меняется, покрывается сеткой трещин и кругами от горячих чашек на старой полировке. Стул подо мной раздаётся, приподнимаются подлокотники, вырастает спинка… Уже не стул, а высокое деревянное кресло, обложенное, кстати, подушками для удобства… кого?

— Так-с, местоу обозначилиу! — бормочет кот. — Местоу я помню хор-рошоу, мы с Хозяином несколькоу р-раз сюда пр-риходили. Тепер-рь встр-раиваем пр-рихваченное…

Сквозь редеющий туман постепенно проступает совершенно иное помещение. Мы оказываемся в просторном доме из бруса, возведённом с куда большим размахом, чем наше с Магой жильё: весь нижний этаж, включающий в себя и столовую зону, и кухонную, и гостиную, и какие-то озеленённые уголки, захватывает квадратов двести, не меньше. Жилое пространство угадывается и на втором этаже, за галереей, на которую ведут три лестницы с разных сторон. Под потолком «второго света» разгорается небольшое солнце-люстра.

Рассматривать обстановку в деталях пока некогда. Меня больше интересует наш диван, «пр-рихваченный и встр-роенный» со всеми спящими. Он и здесь оказывается возле камина. Впрочем, очаг не зажжён, хоть в доме и тепло, несмотря на ночь, заглядывающую в огромные окна.

— … Ой, кто это? Кто к нам пожаловал?

С ближайшей лестницы кубарем скатывается крошечная девушка. Ну, не такая уж и крошечная, мне где-то по грудь… но чем-то живо напомнившая Дорогушу. Такая же коренастая, плотно сбитая, щёчки румяные, голубые глаза круглые, любопытные… Первые слова она выкрикивает, повизгивая от восторга, но тотчас шикает на себя и переходит на шёпот:

— Вот радости-то, радости! Гости в кои-то веки! Господин Тим-Тим, что ж не известили-то? Пожалуйте, пожалуйте! Надолго ли? У меня и спаленки завсегда готовы, и баньку сейчас протопим, и стол соберём… Ой, сколько вас много-то! Ничего, всех приветим, всем рады!

Тим-Тим довольно оглаживает усы.

— Вот, Дюша, пр-рисмотрел вам жильцов, как обещал. И не гостей, а хозяев, еслиу им тут у тебя по душе всё пр-ридётсяу. Пр-равдау, детёныш совсеум ещё мал…

— Это ничего, ничего!

Чудное создание подпрыгивает от полноты чувств, зависая в воздухе, и за спиной её проявляются прозрачные, словно слюдяные, крылышки.