Дропкат реальности, или магия блефа - Надежда Мамаева Страница 24

Посмотреть Вассарии было на что. Несколько болтов, одним из которых был «овод», вошедший чуть ли не по самое оперение. По-видимому, он угодил между ребер. За него-то Васса и ухватилась пальцами. Гусиные перья, что с трех сторон были призваны стабилизировать полет болта, набрякли от крови и соскальзывали, не даваясь.

– Что ты там так долго возишься? – недовольно просипел Илас сквозь сжатые зубы.

Его специфический дар подохнуть от потери крови не давал, но всю непередаваемую гамму ощущений от процесса извлечения инородных тел из него самого, к сожалению, не блокировал.

Мужчина ругался про себя: умудрился все же схлопотать «подарочки» от караульных в спину. Самому никак не достать, а эта… возится, еще и провернуть пытается.

Васса в этот момент, плюнув на попытки вытащить «овода» пальцами, решительно вцепилась в окончание древка зубами и, уперев руки в спину блондина, потянула арбалетный деликатес на себя.

Илас, издав звуки, больше всего напоминающие брачное шипение гадюки, чертыхнулся в тот момент, когда болт, на прощание вырвав-таки кусок мяса краем железного наконечника, распрощался с его спиной.

Васса, не рассчитавшая силы, плюхнулась на пятую почку и начала усиленно отплевываться. Ощущения от роли сестры милосердия были препоганейшие: немытое перо с кровью и щепой во рту. А зубы… – будто их разом пытались выдернуть щипцами, но силенок у цирюльника не хватило.

Мужчина повернулся и зло посмотрел на девушку.

– Надеюсь, остальные ты будешь не выгрызать, а просто потянешь за древко и вытащишь.

«Специфическая у него формулировка для благодарности», – про себя подумала Вассария, поднимаясь и отряхивая руки. Остальные болты таких проблем с извлечением не вызвали. Единственное, что поразило девушку – крови почти не было. Она, конечно, не являлась специалисткой по ранениям, но ей казалось, что при извлечении стрел живой ртути, что течет по жилам, должно быть больше. Но этот… ведет себя так, словно его не прошили чуть ли не насквозь, как игольницу булавками, а всего-то заноз насажал – неприятно, но терпимо. Впрочем, свои наблюдения девушка оставила при себе.

Илас же, освободившись от «украшений» на спине, стал быстро раздеваться, стаскивая с себя кожух, зияющий рядом характерных дыр с багряной окантовкой, потом перешел к рубахе и штанам, последними были сняты сапоги. Мужчина, оставшись в одних подштанниках, аккуратно свернул валик из одежды и начал крепить его к луке седла. Спина, когда он отвернулся, оказалась чистой, даже следов сукровицы почти не было. Васса так и застыла с недорасстегнутым тулупом. Блондин же, словно спиной почувствовав взгляд, обернулся и недовольно бросил:

– Потом. Чего застыла? Давай, аллюр три креста.

От этих слов, хлестких, как пощечина, Васса опомнилась и принялась раздеваться с удвоенной быстротой. Хотя нет-нет да и косила на Иласа, который уже по колено шел в реке.

Переправляться по такому холоду было чистым безумием. Хоть и не стремнина, славящаяся пенными бурунами, но зато околеть можно на раз. Илас уже покрылся гусиной кожей, но все равно упрямо брел уже по пояс в воде. Река, пусть и не широкая, но до дна в плёсе не достанешь. Похоже, под ногами Иласа как раз закончился перекат, потому как мужчина резко ухнул в воду по шею. Вцепившись одной рукой в лошадиную холку, второй начал активно загребать.

Больше ждать было нечего, разве что дружелюбной погони, что все ближе с каждым вздохом, и Васса решилась. Зайдя в воду, она первые мгновения еще чувствовала ступни, но через три шага ноги окончательно онемели, и девушка практически волоком пошла поперек течения. Рука, на которую петлей была накинута уздечка, готова была вывернуться из сустава, потому как лошадь желала побыстрее выбраться на противоположный берег, а вот дурная хозяйка почему-то в самый неподходящий момент решила освоить один из древнейших стилей плавания – топориком.

Илас, выйдя на сушу, встряхнулся, словно борзая, и оглянулся на невольную напарницу. Та уверенно шла ко дну.

«Да что же ты творишь!» – оказалось единственной цензурной мыслью мужчины.

Вассе было уже все равно, вверх или вниз несет ее течение. Тело, сведенное судорогой, мало что чувствовало. Выбралась лицедейка на другой берег скорее вопреки, нежели благодаря судьбе, и своим спасением была обязана упрямому норову спокойной с виду лошадки, не пожелавшей идти на знакомство к речной хозяйке. Когда кобыла выволокла девушку на прибрежную полосу, Илас подхватил недоутопленницу и сам потянул ее к берегу.

– Я тебя спасать не нанимался. Если хочешь убиться – сделай это один раз и качественно, так, чтобы без шансов на спасение.

На эту душевную речь лицедейка лишь улыбнулась. Она чувствовала себя словно пьяной, ее так и подмывало рассмеяться. Почему-то взгляд девушки зацепился за полинявшие незабудочки на батистовых подштанниках блондина. Отстраненная мысль: «В таких на свидание к любовницам не ходят, не солидно как-то», – так и рисовала в воображении Бертрана, в этих самых исподниках удирающего через мезонин от ревнивого мужа очередной пассии.

Худые волосатые ноги тащившего ее спасителя, что виднелись из-под подштанников, повели мысли девушки в другую сторону: «И чего Илас такой тощий, словно щепка? Недокармливали его, что ли? Хотя нет – рост-то, вон какой вымахал. И жилистый, сильный. Вот как меня легко тащит. А я, хоть на вид и миниатюрная, все же три с лишним пуда веса есть. Может, он раньше нормальный был, а сейчас сел на модную диету? Вот одни ребра и торчат». Придя к единственному и очевидному, как Вассе в ее состоянии казалось, выводу, лицедейка решила помочь Иласу советом:

– Плюнь ты на нее!

Блондин, слегка опешивший от решительного тона спасаемой, выпустил из руки повод лошади, которую вел. Девушка, рачительность которой была против такого пренебрежительного отношения к животине, купленной на кровноукраденный злотый, запротестовала:

– Да я не про лошадь, а про диету!

– При чем здесь это? – Илас, хоть и полагал женщин созданиями глупыми, но логику оных постигнуть порою не мог.

– Ну ты же на диете сидишь. Вот я и говорю – плюнь.

Блондин плюнул. Правда, не на диету, а на сумасшедшую девицу, которую бил колотун. Как только Илас вместе со своей ношей выбрался на берег, первым делом отвязал тюк с одеждой девушки от седла. Содрал с лицедейки мокрую тряпку, что еще в начале вечера была платьем, услужливо предоставленным всерадетелем, потом нижней сорочкой под одежду служанки, а теперь просто мокрым комом. Завернув Вассу в тулуп на голое тело, принялся надевать на нее шерстяные носки. И лишь покончив с этой процедурой, стал одеваться сам.

Лицедейка начала отходить. Мысли уже не так путались, и первой связной была: «Ненавижу. С сегодняшнего дня ненавижу дознавателей, всерадетелей и инквизиторов. И если удастся выбраться из всего этого, заживу тихой жизнью в каком-нибудь провинциальном городке. Подальше отсюда».

Вассария понимала, что надо бы встать, нормально одеться и взобраться на лошадь. Но сил уже ни на что не было.