Преемник - Марина и Сергей Дяченко Страница 24

Луар ничего не понял. Он решил, что так и надо; где-то там в глубинах сознания у него отпечатались мои же глупые слова про «всё просто», «картошку и шпинат». От мысли, что такое сокровенное для меня действо Луару, возможно, показалось «шпинатом», мне хотелось грызть локти.

Страдая и злясь, я шла рядом с его стременем; наконец он нахмурился и сказал, что теперь он поедет быстро. До Каваррена неблизкий путь…

Тут я впервые подумала про подступающие холода, про волков, про ночных грабителей… И что будет, если я вижу его в последний раз.

— Прощай, — сказал он. — Спасибо… Думаю, всё будет, как ты сказала.

— Возвращайся скорей, — сказала я, глядя на медную звёздочку, украшение уздечки.

— Да, — сказал он и пришпорил лошадь. Мог бы и не пришпоривать, — до Каваррена неблизкий путь… А запасной лошади нет…

Я так и осталась стоять столбом посреди улицы.

* * *

За неполную неделю пути благородное животное под Луаром выдохлось и уподобилось жалкой кляче; постоянно понукая и пришпоривая, Луар вслух уговаривал кобылу потерпеть — скоро, скоро, там будет отдых и сколько угодно вкусной еды, сегодня вечером, ну же…

Солнце склонилось к горизонту раньше, чем он ожидал; невыносимо красный закат обещал назавтра холод и ветер. В полном одиночестве Луар углубился в лес — и на перекрёстке двух узких дорог повстречался с развесёлой кавалькадой.

Всадников было четверо; все они были слегка навеселе, и не зря отправиться в путь их заставило событие — рождение в городе Каваррене младенца, который приходился племянником всем четверым. Пропутешествовав весь день, они, как и Луар, рассчитывали попасть в Каваррен ещё до темноты; Луар застал новоявленных дядюшек в тот самый момент, когда один из них, щуплый и горластый весельчак, убедил прочих довериться ему и отправиться «короткой дорогой».

Луару обрадовались и позвали с собой; солнце упало за горизонт, сразу сделалось невыносимо холодно — однако разгорячённая вином компания не унывала, торопясь вслед за щуплым проводником. Луар ехал сбоку ему очень понравилась мысль о короткой дороге. Чем короче, тем лучше.

Вскоре лес превратился в редкую рощицу, проводник радостно воздел руки — и четверо дядюшек, а с ними и Луар, выехали на берег вполне широкой речки; лёд матово поблёскивал под сиреневым сумеречным небом. Моста не было.

Дядюшки сгрудились в кучу; проводник путано объяснял, что так они срезают половину пути — до моста, мол, не один час езды… Всадники спешились, под уздцы свели лошадей к воде — и тут среди дядюшек случился скандал.

Лёд казался прочным у берега и обманчиво-сахарным к середине; кто-то наиболее смелый прошёлся по ледяной кромке взад-вперёд — и авторитетно заявил щуплому весельчаку, что тот дурак и скотина, потому что такой лёд не выдержит не то что всадника — пешехода. Какой, гнилая жаба, «короткий путь» — сейчас придётся берегом переться к мосту, а вот уже темнеет, и вместо праздничного ужина угодим мы волкам на обед…

Дядюшки разругались, а потом и подрались. О Луаре забыли; не сходя с седла, он тупо смотрел на тёмную полоску того, противоположного берега, ему казалось, что он узнаёт места. Там, дальше, должен быть пригорок, на который если подняться, то видны башни Каваррена…

Его снова охватило раздражение — как тогда в трактире. Какие-то глупые бранчливые людишки, полоска замёрзшей воды…

Там отец. Рукой подать.

— Эй, парень!!

Лошади не хотелось идти на лёд — но породистым лошадям свойственно послушание. Звякнули подковы, скользнули; лошадь дико заржала, столь же дико закричал кто-то из дядюшек — а противоположный берег рванулся и скачками понёсся навстречу Луару.

Что-то надсадно трещало; Луар не видел змеящихся трещин, он шпорил и гнал, лошадь неслась вперёд, сразу же уразумев, что в скорости — спасение. Потом треск и грохот внезапно оборвались, посыпался иней с каких-то потревоженных веток, и Луар не стал оборачиваться на реку, разбитую, как зеркало.

Каваррен показался через полчаса.

* * *

В дверь тихонько поскреблись:

— Госпожа…

Она с трудом оторвала щёку от столешницы. В последнее время её то и дело смаривал сон — бывало, в самой неподходящей для этого позе; только что ей снилась грязная собачонка с обрывком верёвки на шее, надо ухватить за верёвку — но узелок ускользает…

В щель приоткрытой двери робко заглянула горничная Далла:

— Госпожа… Он… Уехал…

Эгерт уехал, подумала Тория. Уехал давно, много лет назад. Как жаль.

— Он… Господин Луар…

Торию передёрнуло. Остатки сна улетучились прочь; резко вскинув полную боли голову, она попыталась вспомнить: приказывала ли она не произносить этого имени? Или только собиралась приказать?

— Он… Взял лошадь из конюшни и денег из ящика… Он взял дорожный плащ… И он, госпожа, поехал в Каваррен…

Каваррен. Ранняя весна. Юный Эгерт — юный, беспечный, жестокий, как вода… Он действительно таким был? Её Эгерт?

— Он, госпожа, хочет встретиться… С отцом хочет встретиться…

Торию захлестнула новая волна боли. Встретиться с отцом…

Лицо Фагирры. Пылающая жаровня. Прикосновение холодных ладоней… Было? Не было? Ей казалось, что она вспоминает — но то было воспоминание бреда…

— Его отец… — произнесла она хрипло.

Она хотела сказать, что Луарова отца много лет назад похоронили с клещами в груди, похоронили за кладбищенской оградой… Потом она поняла, что не стоит задавать пересохшему горлу столь каторжную работу произносить всё это вслух…

— Хорошо, — сказала она бесцветно.

Далла суетливо присела, и дверь затворилась.

* * *

У городских ворот его не хотели пускать. Он назвал себя; помедлив, ворота отворились, и два стражника почтительно приветствовали Луара, ведь Каваррен — родной город прославленного семейства, пусть же юный отпрыск войдёт…

Юный отпрыск не помнил, где среди хитросплетения улочек искать дедовский дом; город погружён был во тьму, нарушаемую только тусклым светом узких окон, да редкими фонарями, да факелами в руках патруля…

Патруль проводил Луара до самых ворот. Высокий дом Соллей сиял огнями, как именинный пирог.

Луар долго стоял на улице, и рядом переминалась с ноги на ногу измученная кобыла. Редкие прохожие удивлённо поглядывали на неподвижно стоящего в темноте человека и всхрапывающую лошадь; он пытался вызвать в памяти картинку, придуманную Танталь и подстегнувшую Луара к путешествию, — вот отец его сидит у стола, уронив голову на руки; отец ждёт, когда на пороге встанет…

На улицу глухо доносился многоголосый гам. Все эти освещённые окна, чужие голоса в Соллевом доме не вязались с выстраданной картинкой, теперь она казалась нелепицей, в которую и поверить-то невозможно; Луар впервые подумал с ужасом, что отца его нет в Каваррене, что в доме веселятся чужие незнакомые люди, а где отец — неведомо, и неведомо, жив ли…