Гимн крови - Энн Райс Страница 24

Как обычно я прошелся по верхнему фойе, заглядывая по пути в каждую спальню, как будто действительно видел в этом необходимость, как бы с намерением убедиться, что никого нет дома. Здесь слишком много мебели. И недостаточно картин. Очень много книг. Чего действительно не хватало в коридоре, так это Эмиля Нольде. Когда бы мне добраться до немецких экспрессионистов?

— Я думаю, мне следует сходить за ней, — сказал Квинн. Он следовал за мной, благоговейно оглядываясь, но думая только о Моне, без сомнения отслеживая каждое ее движение.

Передняя гостиная. Фортепьяно. Теперь здесь нет фортепьяно. Должно быть, я велел его убрать. Но разве мы не прошли мимо отражения старинного фортепьяно в окне? Внезапно мне безумно захотелось сыграть на фортепьяно, воспользоваться своим вампирским даром и вонзиться в клавиши. Это все отзвуки концерта Бартика насиловали мой мозг, и преследовало воспоминание о жутких танцорах, двигавшихся под музыку.

Ах, пусть же все будет по-человечески.

— Мне кажется, я должен привести ее, — сказал Квинн.

— Послушай, я не тот, кто любит обсуждать все эти гендерные штуки, — сказал я, падая в свое любимое кресло с вельветовыми подлокотниками и закидывая ногу на стул у стола. — Но ты должен понять, что она наслаждается той свободой, которую мы, будучи мужчинами, не ценим. Она бредет в темноте и ничего не боится, и ей это нравится. И может быть, может быть… она хочет попробовать немного смертной крови и слегка рискнуть.

— Она, как магнит, — прошептал он. Он стоял у окна, бережно держась за штору. — Она не знает, что я слежу за ней. Она не так и далеко. Она наслаждается собой. Я слышу ее неторопливые мысли. Она так быстро продвигается. Кто-нибудь может заметить…

— Почему ты страдаешь, братишка? — спросил я. — Ты ненавидишь меня за то, что я втянул ее во все это? Жалеешь о том, что случилось?

Он резко обернулся и так посмотрел на меня, будто я схватил его за руку.

— Нет, — сказал он, отходя от окна. Он рухнул в кресло, стоявшее напротив меня в дальнем углу, как раз по диагонали. Неуверенно вытянул длинные ноги, как будто не знал, что с ними делать.

— Если бы ты не пришел, я бы попытался сделать это сам, — признался он. — Я не мог смотреть, как она умирает. Во всяком случае, я тебя не виню. Но я страдаю, ты прав. Лестат, ты не можешь покинуть нас. Лестат, зачем охрана сторожит дом снаружи?

— Я разве сказал, что покину вас? — отбился я.

— Я нанял охрану после того, как сюда заявился Стирлинг, — сказал я. — Нет, я, конечно же, не думаю, что кто-нибудь из Таламаски снова сюда придет. Просто если сюда с легкостью вошел Стирлинг, значит, любой сможет зайти.

(К сведению: Таламаска — орден паранормальных детективов. Его истоков я не знаю. Существуют где-то тысячу лет, может, намного дольше. Делают записи обо всех сверхъестественных явлениях. Держат связь при помощи телепатии, ведут изолированный образ жизни. Знают о нас).

Квинн и я встречались со Стирлингом в Обители ордена Таламаски сразу после изгнания Гоблина и жертвоприношения Меррик Мэйфейр. Меррик Мэйфейр начинала свой путь в Таламаске. Стирлинг имел право узнать, что ее больше нет (вздох) среди Бессмертных. Обитель Таламаски занимает огромную квадратную площадь сразу за городом по Речной дороге.

Оливер Стирлинг не только был другом Квинна в его смертной жизни, но был также и другом Моны. В Таламаске знают все о семействе Мэйфейров, значительно больше, чем они знают обо мне.

Мне не доставляло никакого удовольствия думать сейчас о Стирлинге, хотя он и был мне приятен и симпатичен.

Стирлингу около шестидесяти пяти лет, и он верен высоким принципам ордена, которые, несмотря на провозглашенную светскость, напоминают католические в том, что выступают против вмешательства в мировые события, а также использования в личных целей сверхъестественных существ и энергий.

Если бы Орден не был настолько потрясающе, мистически, невыносимо силен, я бы мог взять его под свою опеку.

(Я тоже потрясающе, мистически, невыносимо силен, но кому есть до этого дело?)

Наверное, мне бы следовало отправиться в Таламаску и рассказать Стирлингу о том, что случилось с Моной. Но зачем?

Стирлинг не был папой Григорием Великим, хвала небу, а я не был святым Лестатом. Мне не нужно было идти виниться перед ним в том, что я сделал с Моной.

Но ужасное раскаяние нахлынуло на меня — всепоглощающее осознание того, что все мои силы — темные силы, все мои таланты — недобрые таланты и все, что бы я ни делал — ведет к злу.

Впрочем, разве прошлой ночью Стирлинг не сказал Квинну, что Мона умирает? Какой был смысл в этой информации? Могло ли оказаться так, что он каким-то образом тоже замешан в то, что случилось? Нет. Не могло. Квинн не выбежал от него, чтобы разыскать Мону. Мона явилась на ферму Блэквуд сама.

— Рано или поздно я все объясню Стирлингу, — негромко сказал я. — Стирлинг оправдает меня, но не в этом дело.

Я взглянул на Квинна.

— Ты все еще слышишь ее?

Квинн кивнул.

— Она просто идет, смотрит по сторонам, — сказал он. Он был расстроен, зрачки его глаз пульсировали. — Зачем говорить Стирлингу? — спросил он. — Стирлинг не скажет Мэйфейрам. Зачем обременять его секретом?

Он выпрямился.

— Она идет по площади Джексона. Мужчина следом. Она ведет его. Он чувствует, что с ней что-то не так. У нее есть на него виды. Она знает, что он хочет. Она заманивает его. Она, бесспорно, хорошо проводит время в туфлях тетушки Куин.

— Перестань следить за ней, — сказал я. — Я серьезно. Мне нужно кое-что рассказать тебе о твоей маленькой девочке. Она хочет дать о себе знать Мэйфейрам. Ничто ее не остановит. Есть вещи, которые ей необходимо узнать от них. Кое-что я почувствовал, когда…

Комната была пуста. Квинна не было. Я разговаривал с мебелью.

Я услышал, как открылась и закрылась задняя дверь. Все произошло очень быстро.

Я вытянулся, со крипом раздвинув мебель, откинул назад голову и "поплыл", едва закрыв глаза. Я впал в полудрему. Какого дьявола я не нашел жертву? Конечно, мне больше не нужно питаться каждую ночь, даже каждый месяц, но когда вы совершаете Темный обряд, неважно, кто вы — вам необходимо подкрепить силы, потому что вы позволяете испить из самых истоков своей жизни. Суета сует. Все ничтожно и под солнцем, и под луной.

Я уже был ослаблен, когда отправился общаться с Ровен Мэйфейр, это было моей проблемой и причиной, почему меня преследовал дух. Неважно.

Кто-то скинул мою ногу со стула. Я услышал пронзительный женский смех. Потом смех множества людей. Тяжелый запах сигар. Звон бокалов. Я открыл глаза. Оказалось, что в квартире полно людей!

Обе двери на балкон были распахнуты, и там теснились люди: женщины в длинных сверкающих платьях с глубоким декольте, мужчины в легких черных смокингах с блестящими атласными лацканами. Почти оглушительный гул болтовни и громогласные всплески веселья, но оглушительные и громогласные для кого? Проплыл поднос в руках облаченного в белый пиджак официанта, который прошел сквозь мои ноги, а на столе перед собой я увидел дитя, румяное дитя, уставившееся на меня. Это была очаровательная девочка с быстрыми черными глазами и красиво завитыми черными волосами, лет семи-восьми, прехорошенькая, просто прелестная.