Плата за любовь - Светлана Беллас Страница 24

Оставленная на перекрестке судьбы, я, уже была не та — гордячка. Максимализм сник.

Одним летним днем, ко мне приехала, подруга по Пскову, Светлана Кочетова, та, поучая, за моей спиной сплетничала обо мне с общими друзьями по детству. Всем твердя со зла, что я, с детства была — упрямая. Что только, она, Светка, была другом Фадееву, в момент слабости она его утешала, подставляла плечо, давая наставления по телефону.

Я считала Светку предательницей, хотя и прощала, как близкого человека, считая ту, во многом ограниченной, видя в ней слишком узкий внутренний мир, так как та была слишком занудной.

Вспоминая это, потоком шли воспоминания…

Я вспомнила, как она, Светка, при жизни мешала в моих взаимоотношениях с Николаем Фадеевым.

Моя подруга буквально таяла от его могущества, похотливых женских глаз в его сторону, тоже желала быть, где-то, как-то его женщиной.

Да, я чувствовала, тогда себя — сильной, поэтому закрывала на это глаза, считая, что он выберет сильного, умного, рядом с ним человека.

Но, он, как ни странно, был слаб духом и часто попадал в объятия Светки. Та считала меня вампиром, мешала своим сюсюканьем Фадееву быть — сильным. При этом, не понимая, что жалость — это не любовь.

И вот! Передо мной глаза мужчины, влюбленного, понимающего. И им оказался не кто-то, а сам Вице — Губернатор. Это меня воскресило. Я понимала, что меня любят, и не требуют от меня ничего взамен. Это сделало меня уверенной.

Однако мытарства продолжались. Мужские глаза меня, простаки поедали.

А, рядом, глаза Олега Достоевского, ищущие взглядом меня, что так глубоко заглянули в мой — внутренний мир.

Завязалась взаимная зависимость, маленькая тайная связь. Маленький секрет.

Я, где-то, как-то разрешила одаривать себя знаками внимания, на роман, впрочем, не соглашалась. Претензии Вице — Губернатора, были слишком наглядны, особое внимание, трогательное общение. За спиной слухи, сплетни.

Тот желал бы бросить к моим ногам — все, он не хотел прятать свои чувства ко мне, даже ценой развода с женой.

Я, же прячась от его интереса ко мне, отдаляла дни встреч. Таким образом, понимая, что не смогу быть содержанкой, а дружеское участие, уже исчерпало себя. Никто не знал, чего стоило мне отказывать.

Я отказывала и не однажды. Олег Достоевский писал СМС, письма на эмейл, организовывал вечера памяти Фадеева, на которых я была обязана быть. Я, же боясь обидеть, ссылалась на занятость, даже порой на свое нездоровье, отказывалась от навязанных, обязательных встреч. Не выдержав переехала в Москву.

Там я почувствовала себя в безопасности. По словам отца, Олег Достоевский сходил, буквально, с ума, хотя тщательно скрывал, боясь огласки. Был такой гомон в его окружении. Но репутация Вице — Губернатора, прежде всего, впереди выборы.

Все, же порой, по ночам тот писал мне нежные, даже лирические письма, заполняя во мне пустоту, отсутствием Фадеева, считая себя моим близким человеком.

В письмах, частенько вспоминал о Фадееве с теплотой и грустью. Ведь, он, как Вице — Губернатор, не давил на него со стороны. Давал возможность, разобраться самому в себе. И это было оправдано в моих глазах, я о Фадееве думала и лила по поводу и без повода, горькие слёзы.

Достоевский вспоминал того в 90-х, знакомство с ним, столь молодым неугомонным, амбициозным человеком новой формации. Фадеев ослеплял всех своим авангардным имиджем, наполняя город духом новшества, романтикой.

Скорее — всего, я ему во многом напоминала Фадеева в молодости. Это и притягивало: МОЛОДОСТЬ, живой задор! Как он отмечал, во мне все настоящее! Я в его глазах не была куклой из папье-маше, да и как личность, перед ним не угодничала. Он меня прощал за всё, хотя, на людях выказывал подчас и гнев.

Для него — я была ярче, чем покойный Фадеев. Он подчеркивал тот факт, что получил в подарок ВТОРУЮ МОЛОДОСТЬ!

Во мне он находил — духовность, силу натуры, столь юной художницы. Он, как бы оправдывал себя, свою вольность влюбиться в столь преклонном возрасте, но как показало время: никто не застрахован от чувств — ЛЮБВИ.

Мы чувствовали и дорожили взаимным благородством нашей не гласной тройки. Он, Олег Достоевский, я и тень Николая Фадеева. Между нами был не сговорённый СОЮЗ: Ума-гармонии, любви, достоинства!

Несколько дней он писал, чуть, ли не оды, в них, я, как избранная: самая красивая и недотрога.

Прочтя письма, улыбаясь, понимала, что есть те люди, кому я, ещё — дорога.

В последующем, согласилась на встречу, прийти на его юбилей, 60-летие. Я была первая в списке приглашенных гостей.

Представ перед ним в своем лучшем платье, сознавая, что одежда должна соответствовать — тому уровню, к которому стремишься, сделав все возможное, чтобы не потерять интерес Вице — Губернатора, ведь, он — единственный прочел мою душу, увидел во мне бриллиант женщины, который некоторым до сих пор виделся стеклом. Я должна была по-прежнему, прежде — всего его, а потом бомонд и городской свет, собой удивлять, интриговать поражать. Иначе, была бы ими, же освистанной, сбитой с ног. В той разношерстной толпе осталась бы без собственного лица.

На праздновании юбилея, стоя перед ним, за его спиной слышала шепот, что он меня, гордячку, тащит наверх. Олег Достоевский, не замечая, не слыша всего этого, был счастлив. В разгар празднования появился Толя Мур. Он прилюдно вымаливал моё прощение, стоя передо мной на коленях. Пугаясь реакции присутствующих, простила.

Чтобы выйти из квадрата ФАДЕЕВ, ОЛЕГ ДОСТОЕВСКИЙ, Я, ТОЛЯ МУР, заново начать новую жизнь, решительно дала согласие Толе, уехать с ним во Францию. Оставляя этим всех в замешательстве.

Олег Достоевский, оценивая ситуацию долгим взглядом, кивком головы отпустил меня, навсегда, из своей жизни. На следующее утро все рухнуло, Толя Мур уехал, но не со мной. В жизни образовался вакуум, окутанный сетью одиночества, сплетением неудач. Я считала, что это был бумеранг.

Поток лиц, в них терялось моё я, а любви, как таковой и не было. Где, же она любовь?!

…День пролетел в мгновение ока, быстро и незаметно. Ожидание ночи было утомительным, единственное приятное обстоятельство, это окружение Олби, тот не давал покоя, донимал своими играми, хоть это немного отвлекало от мыслей: Где сейчас Лев?

Я постоянно вертелась у окна, ожидая, что вот— вот он войдет, но его не было. Чтобы как-то уйти от конфликта сама с собой, стали жарить блинчики с мясом, Олби лежал в ногах, предвкушая поздний ужин, иногда кряхтя, ворочаясь, тяжело вздыхая. Но Льва все не было. На нервах наложив на тарелку блинчиков, стала с большим аппетитом их поглощать, это было настоящее обжорство. Олби смотрел в мою сторону, наверняка боясь, что я доберусь и до его ужина, он в спешке ел, заглатывая, не дружелюбно рыча, когда я протягивала руку к его миске. — Вот, дурашка! Я-то, ведь делилась с ним своей порцией. От него веяло детством, счастьем. Вдруг, я как-то насторожилась, посмотрев назад, прокручивая свое детство, дрожь пробежала по спине, начал свербеть мозжечок вопрос: А была, ли я счастлива в своем детстве?