Демон Декарта - Владимир Рафеенко Страница 24

Ибо во власти Господа, а не во власти идущего давать направление стопам своим.

Иер. 10, 23

Широкий перрон. На заляпанном сером рекламном щите размашистый красный лозунг «Дарит всем гостям привет наш шахтерский город Z!». Эти слова Иван в течение нескольких минут впитывал всем телом. Незнакомая женщина подошла и бесцеремонно заглянула ему в лицо. Он вздрогнул. Подняв воротник куртки, побежал вниз по ступенькам к стоянке такси.

Дождь по-прежнему хлестал из теплого низкого неба. Таксист задумчиво посмотрел на влажную нечистую одежду Ивана, но деньги взял. Заработали дворники. Разноцветный мир расплылся в потоках воды. Сумерки. В сквозняках, в гомоне улиц, в шуме дождя, в мокром тепле, сочащемся сквозь низкие тучи, в город входила весна.

«А ведь весна, – улыбнулся бомбила, – весна красна!» – «Весна красна, – неожиданно тоненьким голоском запел Иван, прикрыв глаза. – На чем пришла! На чем ехала! – Иван Павлович втянул голову в плечи, выделывая замысловатые кренделя руками. – На сошечке, на бороночке, – наконец с вопросительной интонацией закончил он, – на сошечке, на бороночке?»

«На сошечке, – удивленно пропел таксист, – на бороночке? – Секунду помедлил, темным безумным взглядом нащупывая верный поворот. – Летел кулик из-за моря, – заявил он вдруг. Причем было видно, что эти слова дались ему не без труда и шокировали до глубины души. – Принес кулик девять замков!» – «Кулик, кулик, – подхватил Иван, – делай Delete зиме, делай Delete зиме, давай Enter весне! Давай Enter ! Давай Enter !» – « Enter», – подвел общий итог сказанному таксист.

В автомобиле на томительные десять минут стало тихо. Струи дождя ударяли в кузов «Опеля». Радужная пенка на лобовом стекле раскрашивала потаенную жизнь пассажира и водителя. Фонари и огни рекламы, реки воды, шипящее брызгами шоссе.

Бомбила остановил на углу, не заезжая во двор. Выбравшись из машины под хлесткие струи дождя, как кости торчащие в небе, самолично открыл дверь перед Иваном Павловичем. «Пошел на хрен, сволочь! Расплодилось нечисти. Ничего, кончится ваше время. Закроют власти завод! И вы тут же исчезнете, как не было вас, куклы и дьяволы!» – Вынув из кармана полученные от Левкина влажные мятые банкноты, он бросил их в лужу возле Ивана.

«Эй, друг, – крикнул Левкин, – ты что?! В чем дело-то?!» Хлопнула дверь, и авто растворилось в синевато-черном тумане. Иван Павлович поглядел на черные потоки воды, стекающие в реку с городских тротуаров, нагнулся, собрал деньги. Разгладив, аккуратно сложил в бумажник. Море зонтов в неоновом свете реклам разноцветно мерцало мокрыми многоугольниками. По затылку с равнодушным упрямством барабанил дождь. Это возвращало тяжелую сонную одурь.

Еще в такси стало ясно: фрау утка знала, что говорила. Биография, воссозданная на низкой скамейке у огня, уходила во тьму. Как парусная яхта, величественно и бесшумно. И теперь, пожалуй, навсегда. Чем дальше Левкин погружался в Z, тем решительней менялись пред ним горизонты жизни. На месте одних фактов из небытия возникали совершенно другие, не известные ранее. Память кипела холодным огнем, и не было больше ориентиров в океане бесконечных вариантов судьбы.

Впрочем, Левкин четко помнил главное: он – темная личность, мальчик, мерцающий в Z. Возможно, здесь неспроста и имеет задачи. Но кто знает какие? Конечно, на ум приходила Соня. Но не так, как прежде, а будто издалека. Найти, спасти, дописать Ланселота, испить Гвиневру, как чашу дня до полдня, – все это мнилось забавой.

Иван обнаружил, что стоит перед домом, уверенно принадлежавшим Левкиным, родителям, носившим фамилию. Несмотря на безобразие, творившееся в голове, он вспомнил код подъездной двери. Вошел в подъезд, осмотрелся, втянул широкими ноздрями сырой уютный запах. Нащупал в бумажнике два ключа, которыми и отпер дверь.

«Ну наконец-то!» – Молодая женщина в красном халате с синими стрекозами Libellula depressa стремительно вышла из дальней комнаты и направилась к Ивану. Это была Рыбка. Иван Павлович не успел отреагировать на ее появление, потому дальнейшие три-четыре пощечины были им восприняты без выражения на лице. Небритая мужская щека, сталкиваясь с тонкой, но сильной женской ладонью, образовывала глубокую вмятину с левой стороны. От коротко стриженной седоватой круглой мокрой головы Ивана каждый раз отлетал веерок брызг. Пощечины выходили сочными, влажными, звучными.

Унылый процесс избиения закончился вскриком-заплачкой и прижиманием женского лба к избитой мокрой щеке.

Сообразив, что грубый прессинг закончен, он отстранил женщину и принялся разоблачаться, радуясь тому, что помнил, кто она такая. И пусть оставалось загадкой, что Рыбка делает в этом доме и с какой стати кинулась драться, по привычке, взращенной годами, Иван затаился в себе. Знал по опыту, что правда так или иначе себя обнаружит. Люди сами выбалтывают все. Нужно дать им время и место. Медленно, Левкин, мерцай. Живи, не умирай.

«Так нельзя, – выдохнула наконец Маша, щелкая у него за спиной зажигалкой, пытаясь прикурить. – В конце концов, это подло! Мы тебя ищем пятый день! Да, боже мой, – она зло зарыдала, – я объездила все морги! Где твой телефон, сукин ты сын! Левкин, где ты был?»

Иван Павлович на секунду застыл, как бы подтверждая и закрепляя связь собственного «я» с фамилией «Левкин». Пожал плечами и в мокрых носках направился в зал, а оттуда в спальню.

«Можешь не отвечать! Позвонила Светка. Она встретила тебя на вокзале, когда ты брал такси. Ты, между прочим, даже не поздоровался!» Иван принялся сбрасывать с себя мокрые вещи. Оставшись голым, обнаружил круглый живот, покатые плечи, длинные узловатые руки, свисающие почти до колен. Белая рыхлая фигура мокро блестела, по коже стадами ходили крупные сизые пупырышки.

Рыбке тут же стало его жалко: «Ну, Левкин! Это же глупо, в конце концов! Скажи мне честно, у тебя на дачах вторая семья? Ребенок внебрачный? Женщина?»

«Ребенок?» – «Да, внебрачный ребенок». Иван поднял вверх брови. «А что еще прикажешь думать?! Ты приехал на шестичасовой электричке? Почему нельзя было предупредить, что уезжаешь?! Это же глупо, Иван! Почему ты не хочешь познакомить меня с ней или с ними ? Мы который год живем вместе. Я с удовольствием любила бы твоего ребенка, заодно с его матерью, кто бы она ни была. Только б не мучиться каждый раз, когда тебя нет неделю и две. Пойми это своей тупорылой головой!»

«Выбери уж, пожалуйста, рыло или голова. Уверяю тебя, это совершенно разные вещи». – «Ты животное, Левкин!» – «Я знаю, – согласился Иван и, наморщив лоб, осторожно уточнил: – Кажется, именно утка. Утенок. Гадкий Иван Павлович».

«Утка?!! Хуютка, – в сердцах проговорила Рыбка, – гребаная сорокалетняя хуютка совершенно без мозгов в голове!» – «Как скажешь». Он прошел в ванную комнату и закрылся в ней. «А еще, мать твою, редактор!» – «Оставила бы ты в покое мою мать, – тихо проговорил он в закрытую дверь, – сей персонаж тебе не по силам».

Маша принесла под дверь ванной пуфик и пепельницу. Усевшись, закурила. «Вчера целый день звонил какой-то то ли Вернер, то ли Вертер, то ли Вагнер», – сообщила она через дверь. «И что ты ему сказала?» – «Ничего. Прилетает в понедельник, просил встретить. Что за тип, Ваня?» – «Вернхер правильно, Пауль Вернхер. Бывший наш, уехавший на Запад. Мы учились с ним в свое время на факультете. Между прочим, дальний родственник Лермонтова. Имеет намерение сделать материал о распаде СССР и его гуманитарных последствиях. Заводской куратор попросил, а я не в том положении, чтобы отказывать».