Ленинград-43 - Влад Савин Страница 24

И он наконец увидел белые штрихи на воде. С высоты кильватерный след корабля, идущего большим ходом, заметен дальше, чем сам корабль. Зрение у Юкио было великолепным, других и не брали в пилоты. Он ясно различил много черточек, суда конвоя, идущие на восток, — всё как сказал Танабэ! Но ближе к нему, в другой стороне, была эскадра. Цель была достигнута, и, отбиваясь от наседавших «хеллкетов», Такаши включил рацию и выкрикивал свое донесение: квадрат моря, конвой, курс восток, скорость десять, эскадра к северу, удаление двадцать, два линкора, авианосец, полтора десятка эсминцев и крейсеров. Он говорил по-японски — зная, что там, на узле связи, у аппарата обязательно должен быть кто-то из своих.

Ему повезло зацепить еще один «хеллкет», с дымом отваливший в сторону. Остальные обозлились вконец, желая отомстить, но это было им скорее помехой: два янки едва не столкнулись, пытаясь одновременно атаковать. И этот клубок, кружащийся вокруг одинокого мессершмита, очень мешал своим же зенитчикам, когда же командиру эскадрильи и управляющему полетами с «Монтерея» удалось наконец навести порядок, Такеши был почти над авианосцем.

И когда «хеллкеты» брызнули в стороны, Юкио уже входил в пике. Бензина осталось меньше десяти процентов, до берега не дотянуть, и никто не будет спасать его в этих водах. Зато бомба так и болталась под брюхом, не доставленная по адресу, и это был непорядок, как сказали бы немцы. А он, Такаши Юкио, сейчас попадет в сады Аматерасу, это лишь гайдзины умирают навечно, потому что только в одной Японии народом на земле правит прямой потомок богов!

Кто-то из американцев успел в него попасть, машина вздрогнула. Но самолет слушался рулей, а всё прочее было уже не важно. С авианосца навстречу летели трассы — вот в самолет ударило еще раз. Как больно, и вроде запахло дымом. Наверное, эрликоны, от сорокамиллиметровок истребитель бы развалился в воздухе, как тот янки сегодня. Три секунды — последние три секунды жизни. А вдруг гайдзины правы, и никаких садов Аматерасу нет? Тогда остается один лишь долг самурая. И радость, что он умрет не один.

Став океаном,

Сожалеют ли воды реки,

О своих берегах?

Он всё же изменил свое решение, рванув рычаг сброса бомбы. То же просветление сказало ему, что промаха быть не должно. И нажал на гашетку, поливая фигурки на палубе остатком боезапаса. Он был великолепным пилотом, сумев совершить невероятное — попал с пикирования прямо в люк носового самолетоподъемника. Предки Юкио Такаши были бы бесспорно довольны своим сыном, а потомки простили бы ему утраченный родовой меч.

Последующее расследование так и не сумело дать внятный ответ на вопрос, отчего в ангаре «Монтерея» самолеты стояли полностью снаряженные и заправленные, а торпедоносцы «Авенджер» были и с подвешенными торпедами. К тому же очагов поражения оказалось три — бомба тоже не пролетела мимо, взорвавшись в ангаре, но ближе к корме, и пулеметные очереди пикирующего мессершмита подожгли стоящий на палубе «хеллкет». «Монтерей» был совсем новым кораблем, вступившим в строй в июне, его команда хотя и прошла полный курс боевой подготовки, но не была еще в настоящем сражении, когда огонь в отсеках — это не тренировка, а всерьез! Потому растерянность в первые секунды имела место — ну а после в ангаре начались взрывы и огненный ад.

Американцы не были трусами и неумехами. И отчаянно пытались спасти корабль. Но мгновения, когда пожар вышел из-под контроля и вызвал взрыв боеприпасов, оказались решающими. Крейсер «Коламбия» встал к авианосцу борт о борт для оказания помощи, подал пожарные шланги, высадил аварийную партию, стал принимать с «Монтерея» раненых и обожженных. И тут раздался сильнейший взрыв, буквально разорвавший авианосец пополам — причем людские потери на крейсере оказались едва ли не больше.

Имеет ли история эластичность? Ведь всё происшедшее почти полностью повторило случившееся в иной реальности в октябре сорок четвертого с однотипными кораблями — авианосцем «Принсентон» и крейсером «Бирмингем» — от единственной японской бомбы в двести пятьдесят килограммов.

Результатом же было, что конвой остался почти без истребительного прикрытия. Поскольку на эскортных авианосцах в подавляющем большинстве были лишь старые «уайлдкеты», к этому времени использующиеся в качестве противолодочных штурмовиков.

И это был еще не финал.

Подводная лодка U-1505. Атлантический океан.

День 18 ноября 1943 и следующая ночь.

Гестапо раньше казалось для корветтен-капитана Адальберта Шнее некоей абстракцией. Оно есть, ловит врагов рейха, иностранных шпионов, коммунистов, евреев и прочих расово неполноценных — но он-то тут при чем? Затем настал февраль, когда вдруг оказалось, что кое-кто из тех, кого сам Шнее считал достойными людьми, на самом деле враги, замыслившие подлое убийство фюрера посредством бомбы в самолете (при чем здесь флот, было непонятно, но ведь гестапо знало, что делает?). Также было замечено, что вероятность попасть в ряды врагов была больше, чем выше чин и ближе к Берлину — и решение сменить штабную должность на мостик одной из новейших субмарин выглядело мудрым шагом. Не помогло…

Обработка «внешняя» — всё же, как после узнал Шнее, с приказом «без непоправимого вреда здоровью». И унизительная «внутренняя», когда тебя морально втаптывают в грязь, показывая, что ты не офицер кригсмарине, а унтерменш, пыль, абсолютно бесправное существо. И бесконечные допросы об изменнических планах уже казненного Редера, арестованного Деница, предателей Шнивинда и Кумметца, а также тех, кто пропал без вести в русских морях. Позорное обвинение в трусости: «Вы знаете, что положено, герр бывший корветтен-капитан, за неисполнение приказа? Так отчего вы не потопили изменнически перешедшую к русским U-1506? Когда и при каких обстоятельствах вы были завербованы Свободной Германией?»

И вдруг всё завершилось. Выпустили, подлечили, срочно доставили в Киль, где уже стояла U-1505, пришедшая из Тронхейма. «Дело не прекращено, а приостановлено, и вам дается шанс — вы обязуетесь в каждом походе добиваться значительного успеха, иначе ваше поведение будет расценено как трусость перед лицом врага. Есть вопросы?»

Дело было совсем не в гуманности. У португальского побережья собиралась гроза, и нельзя было надеяться на успех в бою при командире неопытном или не знакомом с этим типом субмарин. В кригсмарине пока что успели поднять флаг всего семь «двадцать первых». И это была еще достаточно сырая конструкция, U-1501 страдала таким множеством «детских болезней», что осталась на Балтике, посылать ее в бой было просто опасно, ее сестра U-1502 уже погибла там при погружении; U-1503 пропала без вести у Нарвика, вероятно потопленная русским Ужасом — но возможно также, погибла от аварии, у нее и U-1504 обнаружился дефект, фланцы и сальники систем, вынесенных вне прочного корпуса, под большим давлением текли, отчего глубина погружения этой пары лодок была ограничена — лишь начиная с U-1505 добились более или менее надежного качества, хотя от всех недостатков избавиться так и не удалось; U-1506 была при непонятных обстоятельствах захвачена русскими (в измену экипажа Шнее не верил). Итого в распоряжении Атлантического командования ваффенмарине находились всего три новые лодки: U-1504 (ограниченно годная); U-1507, только пришедшая с Балтики, завершив ускоренный курс боевой подготовки; и наконец, U-1505, единственная с боевым опытом, у Нарвика потопившая американский авианосец, под командой его, Шнее, ученика великого Кречмера. А чинам в Берлине тоже нужен успех, чтобы завтра не записали в изменники!