Бронзовый грифон - Владислав Русанов Страница 24

Когда после двухдневного непрекращающегося ни на миг дождя из-за туч вышло солнце, Аксамала погрузилась во влажную жару. Словно в бане. Люди задыхались и обливались потом – слишком уж необычная погода для весеннего месяца Медведя. Исподволь столица Сасандры погрузилась в тревожную дремоту, тяжелую и не приносящую желанного отдыха. Горожане старались меньше выходить на улицы, рыночные торговцы раньше времени сворачивали палатки и убирали лотки с товарами, стражники предпочитали не бродить по мостовой, а отсиживаться в харчевне, где можно получить пиво из погреба. Сторожевые коты не натягивали цепи со свирепым мяуканьем, а валялись на спинах, выпятив круглые животы и раскинув лапы.

Т’Кирсьен плотно притворил двери чуланчика, который ему выделила фрита Эстелла.

Пышногрудая хозяйка «Розы Аксамалы» отнеслась довольно благосклонно к новому жильцу. Поворчала для вида, что, мол, всякие молодые оболтусы только и заняты пьянками да потасовками, а другого и в мыслях нет. Выдавать парня страже, сказала бордельмаман, противно ее натуре, и вообще, выглядит так, словно она заискивает перед этими мздоимцами и бездельниками из магистрата. А поэтому нужно гнать его поганой метлой. Пускай сам устраивает свою жизнь, как захочет. Хочет – сдается властям, хочет – удирает на родину и держит ответ перед строгими родителями за безобразное поведение в столице. Но девочки: рыжеволосая Флана, кудрявая брюнетка Рилла, пухлая маленькая Лита, синеокая Алана с капризно надутыми губками, – так уговаривали фриту Эстеллу, так просили не выгонять Кира хотя бы до тех пор, пока не уляжется среди обывателей шумиха, вызванная кровопролитием в день тезоименитства матушки императора, да живет он вечно, что хозяйка не выдержала и махнула рукой. «Ладно, уговорили щебетухи. Только кормите его сами – не хватало мне из своего кармана ваши капризы оплачивать!»

От вышибалы Ансельма бывший офицер все еще скрывался. И вовсе не потому, что боялся. Охранник никогда не стал бы перечить фрите Эстелле – коль та не прогнала парня, так ему какое дело? Кирсьен побаивался болтливого языка Ансельма. Одно неосторожное слово, брошенное в присутствии кого-либо из постоянных клиентов, и по Аксамале поползут слухи. А там, глядишь, и стража заявится. Или сыщики. Пускай вышибала пока остается в неведении.

Кир прислушался.

В зале никого не было. Да оно и понятно – время раннее, колокола клепсидры еще не отзвонили четырех часов дня. Кто с утра по борделям шляется? Может быть, и Ансельм еще не проснулся. А раз так, значит, входная дверь на засове и бояться нечего.

Тьялец миновал узкий коридорчик, соединяющий лестницу, ведущую к черному ходу, с более широким, куда выходили комнаты девиц. Толкнул дверь.

В его ноздри ворвался запах догоревших свечей, южных благовоний (скорее всего смолы дерева омоак, растущего лишь в небольшой долине западной Айшасы), приторный аромат помады и перебивающая все вонь мужского пота.

Флана спала, натянув на голову край шкуры саблезуба. Правая рука свесилась с кровати, обнаженное бедро выглядывало из-под измятого капота.

Кир пересек комнату и открыл ставни, впуская горячий, напоенный испарениями большого города воздух. Парилка… Но по сравнению с затхлостью борделя – просто живительный глоток. После он дернул тяжелые бордовые занавеси.

Свет и воздух.

Молодой человек брезгливо оглядел убранство. Казалось бы, ничего особо вызывающего. А если подумать, так гораздо скромнее, нежели в любом другом борделе.

Кир грустно усмехнулся, подумав, что еще дней шесть назад ему бы не пришла в голову подобная мысль. Разве лейтенант, недавно произведенный в чин, молодой офицер, перед которым открывается блестящее будущее и бесконечная карьера, задумывается об эдаких мелочах? Но одно дело – изредка (или довольно часто, но на краткое время) посещать дом терпимости, и совсем другое дело – жить в нем на правах постояльца. На многое открываются глаза, и видеть мир начинаешь по-иному.

Флана пошевелилась – большая зеленая муха, влетев в окно вместе со свежим воздухом, села ей на щиколотку. Кир подхватил валяющуюся на полу у изголовья кровати плетку-шестихвостку, махнул ею, прогоняя назойливое насекомое. Муха попалась упорная или попросту глупая, улетать не хотела. Вилась и кружила по комнате, не замечая призывно распахнутого окна. В сердцах Кир ударил на поражение, промахнулся – иного трудно ожидать, когда пытаешься выцелить летучую бестию, – зато плеть ударила по спинке кровати со звонким щелчком. Такими звуками гуртовщики сгоняют в плотное стадо молодых бычков, когда гонят их на продажу.

– Что?! – Флана вскочила, суматошно озираясь. На щеке ее отпечаталась полоска от покрывала, а капот распахнулся, открывая маленькую грудь с розовым соском. – А… Это ты… Что ж ты шумишь так? Спать хочу – сил нет…