Покоритель зари, или плавание на край света - Клайв Стейплз Льюис Страница 24

Потом двенадцать дней они шли на юго-восток, подгоня­емые слабым попутным ветром. Было тихо и тепло, но ни птиц, ни рыб никто не видел. Только однажды вдоль право­го борта долго плыли киты, пуская высокие фонтаны. Люси и Рипичип подолгу играли в шахматы. На тринадцатый день Эдмунд увидел из смотровой корзины слева по борту какую-то темную гору, поднимающуюся из воды.

Они изменили курс и двинулись к острову на веслах, ибо попутного ветра не было. Вечером они все еще гребли, греб­ли и ночью. На следующий день погода была прекрасная, но ветер совсем утих. Темная масса казалась ближе и боль­ше, но разглядеть ее было трудно, и одни думали, что до ос­трова еще далеко, а другие думали, что приближаются к полосе тумана.

Однако часам к девяти странная глыба вдруг оказалась так близко, что они увидели: это не земля, и даже не ту­ман, а тьма. Описать ее довольно трудно, но попробуйте представить, что вы стоите у железнодорожного туннеля, такого длинного и извилистого, что конца не видно. В са­мом начале еще различишь шпалы, рельсы, гравий, потом мрак сгущается и, наконец, все исчезает в однородной тьме. Так было и теперь. В нескольких футах от корабельного но­са вода еще отливала зеленовато-синим, потом становилась блеклой и серой, как в глубоких сумерках, а еще дальше была полнейшая темень, как в безлунную и беззвездную ночь.

Каспиан громко приказал остановиться, и все, кроме гребцов, бросились к носу, смотреть. Но никто ничего не увидел. Позади было море и солнце, впереди – тьма.

– Попробуем пройти? – крикнул Каспиан.

– Не советую, – отвечал Дриниан.

– Капитан прав, – поддержали матросы.

– Я тоже так считаю, – сказал Эдмунд.

Люси и Юстэс молчали, но сами радовались такому ре­шению, и тут звонкий голос Рипичипа нарушил тишину:

– Почему же нам не двинуться вперед? Может мне кто-нибудь объяснить?

Никто не мог, и рыцарь продолжал:

– Если бы я обращался к рабам или деревенским домосе­дам, я знал бы, что они просто трусят. Но, позволю себе на­деяться, в Нарнии никогда не услышат, что лица королевской крови в полном расцвете сил поджали хвост лишь по­тому, что испугались темноты.

– Какой же толк плыть дальше? – спросил Дриниан.

– Толк? – вскричал Рипичип. – Если вы, капитан, видите толк лишь в набитом желудке или кошельке, я отвечу: ни­какого. Смею надеяться, мы отправились в плавание не ра­ди толка, а ради славы и приключений. Перед нами самое прекрасное приключение, какое только бывает, и если мы повернем назад, славы мы не дождемся.

Несколько матросов пробормотали что-то вроде «Пропади она пропадом, эта слава», но Каспиан сказал:

– Ох и беспокойный же ты, Рипичип! Сидел бы лучше до­ма… Ну, ладно, придется плыть дальше, если Люси не воз­ражает.

Люси хотела бы возразить, но сказала:

– Нет, что ты!

– Ваше величество, прикажите хоть огни зажечь! – крик­нул Дриниан.

– Разумеется, – отвечал король. – Позаботьтесь об этом, милорд.

Зажгли фонари на корме, на носу и на мачте, и два фа­кела – просто на палубе. Солнце сияло, и они светили блек­ло и слабо. Потом все мужчины, кроме гребцов, выстрои­лись на палубе с мечами наголо. Люси и двое лучников раз­местились на боевой вышке, натянув луки. Ринельф стоял на носу, готовый подать сигнал. Рипичип, Эдмунд, Юстэс и Каспиан в сверкающей кольчуге держались вместе. Дрини­ан стоял за штурвалом.

– Да будет с нами Аслан! – вскричал Каспиан. – Самый тихий ход. Молчите и слушайте команду.

Тяжело, со скрипом, упали на воду весла, и «Покоритель Зари» стал продвигаться вперед. Люси удалось уловить миг, когда они вошли во тьму. Нос уже не был виден, когда по­следние солнечные лучи скользнули по корме. И корма, и море, и небо ярко сверкнули – и исчезли, только фонарь ед­ва различимым пятном обозначал, где кончается корабль. Перед фонарем чернела тень припавшего к штурвалу Дриниана. В свете факелов можно было различить часть палу­бы, мерцание мечей и шлемов и еще один островок блекло­го света на носу. Люси казалось, что смотровая корзина, ос­вещенная фонарем с верхушки мачты, движется сама по се­бе. Все фонари светили тускло и мертво – они всегда так светят, если зажжешь их ночью. И еще Люси казалось, что становится холодно.

Никто не знал, как долго они шли сквозь тьму. Только по скрипу уключин и плеску весел можно было догадаться, что они движутся. Как ни напрягался Эдмунд, он ничего не мог различить, кроме отблеска фонаря у самого борта, но даже этот отблеск казался мутным, а рябь за бортом – мед­ленной, мелкой и мертвой. Вскоре все на палубе стали дро­жать от холода.

Вдруг откуда-то (никто уже не понимал, куда они плы­вут) раздался дикий крик. То ли это кричал не человек, то ли от ужаса голос его стал не таким, как у людей.

Каспиан попытался заговорить, но у него пересохло в горле, и тут все услышали звонкий голосок Рипичипа, зву­чащий очень громко в полной тишине:

– Кто ты? Если ты – враг, мы не боимся тебя! Если ты друг, твои враги научатся нас бояться.

– Спасите! – прокричал голос. – Спасите! Даже если вы снитесь мне, спасите меня! Возьмите меня на борт! Убейте, что хотите сделайте, только не исчезайте! Не оставляйте меня в этом ужасном месте!

– Где вы? – закричал Каспиан. – Мы вас возьмем. Под­плывите к борту.

Снова раздался крик – то ли радости, то ли ужаса – и они услышали, как кто-то плывет к кораблю.

– Встаньте здесь, чтобы поднять его, – приказал Каспиан.

– Есть, ваше величество, – ответили матросы. Несколько человек встали у правого борта с веревками, а один, свесив­шись за борт, держал факел. Из темноты появилось бледное лицо, и, поднатужившись, дюжина рук втащила незнаком­ца наверх.

Эдмунд подумал, что никогда не видел такого дикого че­ловека. Он не был стар, но волосы его свисали грязными, седыми прядями, худое лицо искажал ужас, а одежда давно превратилась в лохмотья. Больше всего поражали глаза – они были так широко открыты, что казалось, будто у несча­стного нет век. Едва коснувшись палубы, он сказал:

– Бегите! Скорее плывите обратно! Гребите, пока не вы­беретесь из этого гнусного места!

– Успокойся, – сказал Рипичип, – и скажи, что нам угро­жает? Мы не из тех, кто спасается бегством.

Незнакомец с ужасом воззрился на мышиного рыцаря.