Конь и его мальчик - Клайв Стейплз Льюис Страница 24

Король просиял.

– Вот как? – воскликнул он. – Этого я не слышал.

Аравита все рассказала, а Кор, который очень хотел, чтобы отец узнал об этом, совсем не так радовался, как думал прежде. Скорее ему было неловко. Зато отец очень радовался, и много раз пересказывал придворным подвиг своего сына, отчего принц совсем уж смутился.

С Итого и Уинни король был учтив, как с Аравитой, и долго с ними беседовал. Лошади отвечали нескладно – они еще не привыкли говорить со взрослыми людьми. К их облегчению, из замка вышла королева Люси, и король сказал Аравите:

– Дорогая моя, вот наш большой друг, королева Нарнии. Не пойдешь ли ты с нею отдохнуть?

Люси поцеловала Аравиту, и они сразу полюбили друг друга, и ушли в замок, беседуя о том, о чем беседуют девочки.

Завтрак подали на террасе (то были холодная дичь, пирог, вино и сыр), и, когда все еще ели, король Лум нахмурился и сказал:

– Ох-хо-хо! Нам надо что-то сделать с беднягой Рабадашем.

Люси сидела по правую руку от короля, Аравита – по левую. Во главе стола сидел король Эдмунд, напротив него лорды – Дарин, Дар, Перидан; Корин и Кор сидели напротив дам и короля Лума.

– Отрубите ему голову, ваше величество, – сказал Перидан. – Кто он, как не убийца?

– Спору нет, он негодяй, – сказал Эдмунд. – Но и негодяй может исправиться. Я знал такой случай, – и он задумался.

– Если мы убьем Рабадаша, на нас нападет Тисрок, – сказал Дарин.

– Ну что ты! – сказал король Орландии. – Сила его в том, что у него огромное войско, а огромному войску не перейти пустыню. Я не люблю убивать беззащитных. В бою – дело другое, но так, хладнокровно…

– Возьмите с него слово, что он больше не будет, – сказала Люси. – Может быть, он его и сдержит.

– Скорей уж обезьяна его сдержит, – сказал Эдмунд. Дай-то Лев, чтобы он его нарушил в таком месте, где возможен честный бой.

– Попробуем, – сказал король Лум. – Приведите пленника, друзья мои.

Рабадаша привели. Выглядел он так, словно его морили голодом, тогда как на самом деле он не притронулся за эти сутки ни к пище, ни к питью от злости и ярости. И комната у него была хорошая.

– Вы знаете сами, ваше высочество, – сказал король, – что и по справедливости, и по закону мы вправе лишить вас жизни. Однако, снисходя к вашей молодости, а также к тому, что вы выросли, не ведая ни милости, ни чести, среди рабов и тиранов, мы решили отпустить вас на следующих условиях: во-первых…

– Нечестивый пес! – вскричал Рабадаш. – Легко болтать со связанным пленником! Дай мне меч, и я тебе покажу, каковы мои условия!

Мужчины вскочили, а Корин крикнул:

– Отец! Разреши, я его побью!

– Друзья мои, успокойтесь, – сказал король Лум. – Сядь, Корин, или я тебя выгоню из-за стола. Итак, ваше высочество, условия мои…

– Я не обсуждаю ничего с дикарями и чародеями! – вскричал Рабадаш. – Если вы оскорбите меня, отец мой Тисрок потопит ваши страны в крови. Убейте – и костры, казни, пытки тысячу лет не забудут в этих землях. Берегитесь! Богиня Таш разит метко…

– Куда же она смотрела, когда ты висел на крюке? – спросил Корин.

– Стыдись! – сказал король. – Не дерзи тем, кто слабее тебя – Тем, кто сильнее… как хочешь.

– Ах, Рабадаш! – вздохнула Люси. – Какой же ты глу-

Не успела она кончить этой фразы, как – к удивлению Кора – отец его, дамы и двое мужчин встали, молча глядя на что-то. Встал и он. А между столом и пленником, мягко ступая, прошел огромный Лев.

– Рабадаш, – сказал Аслан, – поспеши. Судьба твоя еще не решена. Забудь о своей гордыне – чем тебе гордиться? И о злобе – кто обидел тебя? Прими по собственной воле милость добрых людей.

Рабадаш выкатил глаза, жутко ухмыльнулся и (что совсем нетрудно) зашевелил ушами. На тархистанцев все это действовало безотказно, самые смелые просто тряслись, а кто послабей – падал в обморок. Он не знал, однако, что дело тут было не столько в самих гримасах, сколько в том, что по его слову вас немедленно сварили бы живьем в кипящем масле. Здесь же эффекта не было; только сердобольная Люси испугалась, что ему плохо.

– Прочь! – закричал Рабадаш. – Я тебя знаю! Ты – гнусный демон, мерзкий северный бес, враг богов. Узиай, низменный призрак, что я – потомок великой богини, Таш-неумолимой! Она разит метко, и… Проклятье ее – на тебе. Тебя поразит молния… искусают скорпионы… здешние горы обратятся в прах…

– Тише, Рабадаш, – кротко сказал Лев. – Судьба твоя вот-вот свершится, она – у дверей, она их сейчас откроет.

– Пускай! – кричал Рабадаш. – Пускай упадут небеса! Пускай разверзнется земля! Пускай кровь зальет эти страны, огонь сожжет их! Я не сдамся, пока не притащу в свой дворец за косы эту дочь гнусных псов, эту…

– Час пробил, – сказал Лев; и Рабадаш, к своему ужасу, увидел, что все смеются.

Удержаться от смеха было трудно, ибо уши у пленника (он все еще шевелил ими) стали расти и покрываться серой шерсткой. Пока все думали, где же они видели такие уши, у него уже были копыта и на ногах, и на руках, а вскоре появился и хвост. Глаза стали больше, лицо – уже, оно как бы все превратилось в нос. Он опустился на четвереньки, одежда исчезла, а смешней (и страшнее) всего было, что последним он утратил дар слова, и успел отчаянно прокричать:

– Только не в осла! Хоть в коня… в коня – а-э-а-ио-о-о!

– Слушай меня, Рабадаш, – сказал Аслан. – Справедливость смягчится милостью. Ты не всегда будешь ослом.

Осел задвигал ушами, и все, как ни старались, захохотали снова.

– Ты поминал богиню Таш, – продолжал Аслан. – В ее храме ты обретешь человеческий облик. На осеннем празднике, в этом году, ты встанешь пред ее алтарем, и, при всем народе, с тебя спадет ослиное обличье. Но если ты когда-нибудь удалишься от этого храма больше, чем на десять миль, ты опять станешь ослом, уже навсегда.

Сказав это, Аслан тихо ушел. Все как бы очнулись, но сиянье зелени, и свежесть воздуха, и радость в сердце доказывали, что это не был сон. Кроме того, осел стоял перед ними.

Король Лум был очень добрым, и, увидев врага в столь плачевном положении, сразу забыл свой гнев.

– Ваше высочество, – сказал он. – Мне очень жаль, что дошло до этого. Вы сами знаете, что мы тут ни при чем. Не сомневайтесь, мы переправим вас в Ташбаан, чтобы вас там… э-э… вылечили. Сейчас вам дадут самых свежих репейников и морковки…

Неблагодарный осел дико взревел, лягнул одного из лордов, и на этом мы кончим рассказ о царевиче Рабадаше; но мне хотелось бы сообщить, что его со всей почтительностью отвезли в Ташбаан, и привели в храм богини на осенний праздник, и тут он снова обрел человеческий облик. Множество народу – тысяч пять – видели это, но что поделаешь; а когда умер Тисрок, в стране наступила вполне сносная жизнь. Произошло это по двум причинам: Рабадаш не вел никаких войн, ибо знал, что отпускать войско без себя очень опасно (полководцы нередко свергают потом царей), а, кроме того, народ помнил, что он некогда был ослом. В лицо его называли Рабадашем Миротворцем, а за глаза – Рабадашем Вислоухим. И если вы заглянете в историю его страны (спросите ее в городской библиотеке), он значится там именно так. Даже теперь в тархистанских школах говорят про глупого ученика: «Второй Рабадаш!»