Эпик. Война Ассасина - Андрей Лавин Страница 24

Гудвин бросился на женщин, раскидал их кеглями. Я уже почти подбежал к Буксирчику, но заметил два катера, несущихся к госпиталю. Они собирались причалить возле медицинской машины, ближе ко мне, на корме одного стоял непись с прибором, напоминающим круглые очки летчика. Это был Усак, которого звала Ирга еще тогда, на подвесном мосту. И он меня видел и целился из снайперки. Я рыбкой прыгнул на ошарашенных медсестер, повалил их, визжащих. На пол посыпались турунды, шприц-тюбики из лотка. Завопили раненые.

Гудвин, ко мне! — скомандовал я, забыв, что невидим для мехапса.

Где ты? — он метался по пристани, стараясь не наступать на мечущихся раненых.

Все они забыли, что умирают, повскакивали и ломанулись в госпиталь. Прям как в дурацком детском стишке: безрукий выхватил кинжал и за безногим побежал!

Где ты?!

Беги на выстрелы.

Отмечая, что вражьих катеров уже не два, а четыре, а может, больше, и заходят они с двух сторон, беря Буксирчик в клещи, я выхватил пистолет-пулемет и дал очередь по Усаку — тот успел пригнуться и заверещал:

— Девочки, живым, живым его берите! Баблос поделим!

Значит, эти люди работают на Мафию и как-то меня выследили.

Гудвин, умница, несся ко мне, по нему чиркали вражьи пули.

Загудел мотор Буксирчика, закрутились колеса, разбрызгивая воду. Сердце оборвалось. Сваливает Онотоле от греха подальше! Один Гудвин мне верен, но и с его помощью выбраться отсюда невозможно, и спрятаться негде. Госпиталь, вон, заперли, даже медсестричек не впускают, напрасно туда раненые ломятся.

Однако кое в чем я ошибся. Как приятно иногда оказаться неправым!

Онотоле открыл огонь из набортных пулеметов. Они зарокотали обиженными великанами, поглощая стрекотание автоматов и тявканье винтовок.

В этот момент возле госпиталя разорвалась граната, вынесла дверь, и толпа раненых ломанулась внутрь.

— Сядь тут! — крикнул я Гудвину и спрятался за стальной песий бок, зарядил пистолет и выглянул из-за спины пета, чтоб оценить расстановку сил и шансы на спасение.

Два катера причаливали прямо напротив нас, метрах в пятнадцати, Буксирчик вышел в свободное плаванье и на всех парах пер на вражьи катера, поливая их из пулеметов. Бандиты высунуться боялись. Спасибо, Онотоле, я твой должник!

Две другие моторки с врагами причалили дальше, за медицинским катером. Враги хлынули на опустевшую пристань. Сдерживать этих — моя забота, благо, у них нет приборов, как у Усака, и они меня не видят.

Боров умирает.

…+5 к опыту!

Жиган тяжело ранен и истекает кровью.

С грохотом и треском Буксирчик врезался в катера, что были ближе ко мне, сплющивая их, вдавил в причал так, что доски хрустнули и вздыбились. Один катер развернуло боком, из него на пристань посыпались перепуганные бандиты. К ним бросился Гудвин и принялся расшвыривать их лапами, как Балу — бандерлогов.

Начали всплывать окна:

Дикий Пес умирает.

Вы получаете +5 к опыту!

Трехчлен умирает.

Вы получаете +5 к опыту!

Второй катер клюнул носом и начал тонуть.

Я поливал свинцом наседающих слева бандитов и очухавшихся боевичек. Буксирчик, раздавив врага, причаливал боком. Онотоле с перекошенным лицом махал мне — поднимайся, мол, на борт.

На бегу я стрелял наугад. Борт Буксирчика был все ближе, ближе. Ухватился за трап, подтянулся, но что-то заставило меня обернуться. В меня целился лежащий на пристани Усак. И вдруг бац — Гудвин поддел его лапой и швырнул, бандит даже не успел понять, что произошло. Он вращался бумерангом, вцепившись в винтовку. Распахнутые желтые глаза, рыжеватые усята и бороденка, острый нос, волосы торчком. Шмякнувшись о медицинский катер, плюхнулся в воду. Желтая поверхность закипела. Поднимаясь по трапу, я не мог понять, что произошло — с чего ей кипеть?

Мгновение — и она стала красной. Мелькнула черная рыбья спина… Не рыбья, скорее, лягушачья. Зубатки. Сотни, тысячи прожорливых тварей обгладывали жадного до поживы Усака.

Всплыла надпись:

Усак умирает.

Вы получаете +100 к опыту и +100 к репутации. Теперь вы можете рассчитывать на поддержку местного населения, не связанного с Мафией.

Гудвин подтолкнул меня в спину, прыгнул на борт и метнулся в каюту. Я — к пулеметам и принялся поливать вражьи катера и лодки. Уроды, вы там сзади не пристраивайтесь!

— Нам нужен узкий переулок, — рокотал Онотоле, выкручивая штурвал. — Иначе… их тут тьма! А так они в очередь выстроятся, мы по одному их покосим.

Он направлял Буксирчик туда, откуда мы приплыли. К счастью, бабищам на пристани не было до меня никакого дела: заламывая руки, они выли сиреной, вой их заглушал даже рокот Буксирчика и стрельбу. И тут что-то больно вцепилось в плечо. Не разбираясь, в чем дело, я смахнул агрессора и вытаращил глаза: двухголовый попугай Горыныч, улетевший из приемной, шмякнулся о палубу и возмущенно завопил.

— Каррраул! — хрипло орала одна голова. Повалявшись на спине, он лег, растопырился, попрыгал на месте и побежал в каюту, волоча крыло: — Убивают! Карраул!

— Гражданин, вы нанесли мне травму средней тяжести, — вторила ей другая. — И вы ответите за это!

Пока я не мог уделить ему внимание.

Мгновение — и вот слева и справа от нас спасительные стены утопленных высоток, над головой — покачивающиеся лестницы. Враги, как и говорил Онотоле, гнались за нами по два, стреляли, втроем они в пролив просто не влезали, но я был за спасительной сталью корабельных башен.

Расстреливая преследователей, я поначалу не обратил внимания на грохочущее фоном: «Ад! Ад! Ад!» Но когда на первом катере разорвалась граната, он дернулся и начал тонуть, объятый дымом, я завертел головой, выискивая неожиданного союзника. Из окон зданий высовывались люди и выкрикивали мое имя. Вот тебе и плюс сто к славе! Еще бы! За мной охотятся бандиты, которые их затиранили. Мирные жители спят и видят человека, который Мафию нагнул бы. И вот такой человек появляется. Мало того, мчит по их улице, спасаясь от преследователей. Анонимность моя слетела к чертям, вот он я! Они высовываются из окон, машут руками, чуть ли не цветы кидают под ноги и скандируют мое имя.

Помахав им, я снова стал за пулеметы. Буксирчик отдалялся от места аварии. По палубе тонущего катера, объятого дымом, метались пассажиры, просились на борта проплывающих мимо бандитских посудин, но никому не было до них дела. Вокруг кипела вода — зубатки чувствовали поживу. Из каюты доносились вопли Горыныча.