Волчонок - Генри Лайон Олди Страница 24

— И вас? — спросил Марк.

И покраснел, как никогда в жизни.

— Меня? — Н’доли улыбнулась. — Меня — нет. Только маму.

— А если вы пытаетесь заступиться за маму? Вы же пытаетесь?

— Раньше — да. Мама закатила мне такой скандал, что я зареклась на всю жизнь. «Бьет — значит любит, — сказала мама. — Ты что, дура, хочешь, чтобы он меня разлюбил?!»

— Дай ей в морду, клоун, — посоветовал Катилина. — Чего не сделаешь ради любви? Это у них семейное. Вижу, ты ей нравишься больше. Пускай, я всегда рад поделиться с другом. Могу и деньжат подкинуть, если ты на мели. С одним условием: ты принесешь мне ее трусики. На память. — Он выпустил пять колец дыма, забавно чмокая ртом. — Договорились? Трусики за сотню экю!

— Договорились, — кивнула Н’доли.

О пластике вудунов слагали легенды. Компания Игги Добса зааплодировала, когда дочь Папы Лусэро исполнила краткий, исполненный страсти танец. Движение бедер, подол платья задирается выше, чем диктуют приличия; молниеносное движение руки, наклон, ноги переступают через белоснежную пену, платье возвращается на исходные позиции…

— Лови, красавчик!

Комок кружев полетел в лицо Катилине.

Машинально он поймал трусики под хохот собравшихся. Игги Добс, человек без комплексов, уже строил догадки, что будет делать курсант после отбоя, в долгие ночные часы, с такой прелестной добычей. Бармен Родни в восторге стучал битой о стойку. Девица с лисьим хвостом сокрушалась: модификация не позволяла ей повторить подвиг Н’доли. Громко завидовал прославленный стриптизер Латомба. Личико карлика-антиса сморщилось в потешной гримасе. Не в силах сдержать чувств, Папа Лусэро вцепился в свои седые, на редкость курчавые волосы. Весь вид карлика говорил о полном одобрении поступка дочери.

— Денег не надо, — сказала вудуни. — Это подарок.

И за руку увела Марка из бара.

IV

Поздний вечер.

Ветки магнолии стучатся в окно.

Крупные, мясистые листья отблескивают глянцем. Идет дождь, мелкий, теплый. Листья мокрые, качаются, стряхивают капли. Частный отель на окраине: десяток двухэтажных бунгало, разбросанных в кажущемся беспорядке. Берег моря окаймлен густыми зарослями. Сделай шаг, и линия белого, искрящегося под ранней луной песка сменится взгорком, похожим на кромку джунглей.

Сделай шаг, и все изменится.

Сделай шаг, и вернуться не удастся.

— Подожди.

— Почему? Ты не хочешь…

— Хочу. Иначе зачем бы я привела тебя сюда?

— Тебе нравится мучить меня?

— Не приписывай мне склонность к извращениям. Я даже своих пациентов не мучу. У меня узкая специализация — реанимация. Я или спасаю, или даю спокойно умереть.

— Значит, если бы я, весь в крови, кричал «На помощь!»…

— Я бы подошла не раньше, чем у тебя закатились глаза. Говорю же, реанимация. Остальное — к хирургу или к психиатру. Дай руку. Вот, приложи сюда…

— Что это?

— Медицинский анализатор.

— Ты решила взять у меня анализ крови?

— И скажи спасибо, что я не беру анализ мочи и кала. Твой приятель назвал меня шлюхой. Он мог угадать, мог и ошибиться. Я же ясно вижу, что ты курсант. Надеюсь, ты не станешь меня уверять, что я у тебя первая…

— Н’доли…

— Вот и славно. Скажешь, я цинична? Издержки профессии, дружок. Ты хорошо знаком со здешними шлюхами. Я хочу быть уверена, что ты не наградишь меня какой-нибудь случайной радостью. Или у тебя есть справка из военного диспансера? Как сказал твой приятель, трипперная справка?

— Хватит вспоминать моего приятеля!

— Не сердись.

— Он мне вовсе не приятель! Он что, произвел на тебя впечатление? Ты не в силах его забыть? Закроешь глаза и будешь воображать, что здесь — он?!

— Ревнуешь? Великий Замби! Как мне это нравится…

— Я…

— Замолчи. Анализ закончен, реакция отрицательная. Ты здоров как бык, курсантик. Это мне тоже очень, очень нравится. И твой белобрысый чуб…

— Ай!

— Да, я дернула. И дернула больно. Будешь задавать дурацкие вопросы — я вырву его по волоску. Все, хватит. Иди ко мне…

Дождь усиливается. Звук поцелуев почти не слышен. Ветер ерошит крону магнолии. Время бродит по берегу. Шорох волн — метроном. Где-то плачет ночная птица. Вокруг луны — млечная вуаль облаков.

Стоны, вскрик.

Время, листья, дождь.

— Когда ты должен уйти?

— Не позже четырех. Без четверти пять уходит первая «телега» на Сколарис. Утреннее построение в шесть тридцать. Я успею.

— Я закажу тебе аэротакси.

— Я уже предупредил портье. Ты брала ключи, а я сказал, чтобы он вызвал мне машину на утро. Этот хлыщ не страдает склерозом?

— Он помнит фамилии всех постояльцев за тридцать лет. Не волнуйся, такси прибудет вовремя. Как поживает твой чуб?

— Хочет, чтоб за него дернули.

— Славный чуб. С пониманием. Думаю, дружок, ты полюбишь ошейник и плеть. У тебя прекрасные задатки.

Стоя у окна нагишом, Н’доли Шанвури проводила взглядом аэротакси. Когда машина скрылась в тумане, унося Марка Тумидуса к утреннему построению, молодая вудуни занялась делом. Результаты анализов курсанта были записаны на «микрон», защищенный фул-блокадой, и внедрены в ноготь Н’доли. Капсула с кровью, покинув отсек анализатора, разместилась в полом изумруде — камень блестел в розетке кольца на левой руке Н’доли. Занявшись тем, что посторонний зритель мог бы счесть мастурбацией, вудуни извлекла вторую капсулу — с семенной жидкостью Марка. Идти в ванную дочь Папы Лусэро не спешила. Ее кожа, обработанная молекулярным «скребком», дала образцы пота и слюны будущего офицера ВКС Помпилии; простыня, еще хранившая следы любовной битвы, дала дублирующие образцы.

Межрасовый генетик доктор биохимии Н’доли Шанвури знала, что делает. Насчет реанимации она тоже не соврала — в жизни молодой вудуни было место многим специальностям. Даже таким, о каких не принято говорить вслух, тем более в постели.

— С задирой было бы проще. — Н’доли подмигнула своему отражению в зеркале. — И быстрее. Я бы успела выспаться. С другой стороны, малыш приятнее. Гораздо приятнее…

Отражение согласилось: да, малыш ничего.

— Полагаешь, он нам еще пригодится?

Берегись, предупредило отражение. Малыш с характером.

— Это верно. Очень даже с характером. Завидую крошке, которая разбудит его сердце. Мне досталось кое-что пониже, не больше.

Берегись, повторило отражение. Те, что с характером, опаснее задир.

— Да ну тебя… Перестраховщица!