Микадо. Император из будущего - Алексей Вязовский Страница 24

Как же я заблуждался! В 20-х числах июня, наконец, удалось выступить в сторону Киото. Провинции Суруга, Микава, Минава, Овари проскакиваем быстро, всего за неделю. Тракт Токайдо наезжен, стоянки оборудованы дровами и колодцами. Полуторамесячный сезон цую ("сливовые дожди"), который сейчас в самом разгаре — тормозит наше движение, но не слишком сильно. Караван растягивается на целый дневной переход, погонщики понукают лошадей, дорога разбивается в грязь. Ты постоянно находишься под теплым душем, мокрая одежда липнет к телу, легким не хватает кислорода. Не спасают ни зонтики, ни плащи из рисовой соломы. Дождь то затихает, превращаясь в легкую морось, то встает непроницаемой стеной. Встречаем первые карантинные заставы.

На въезде в земли клана Оми натыкаемся на целый укрепленный лагерь, которые перегораживает Токайдо. Самураи раздвигают рогатки и мы въезжаем внутрь. Меня приветствует один из подчиненных генералов Хиро-сана — тайсе Асакура Абе, родной брат Хотта Абе. За последнюю военную кампанию с Ходзе немало молодых полководцев получили повышение. Асакура — один из таких свежеиспечённых генералов. Солдаты его любят, а он хорошо заботиться о подчиненных. Инициативен, верен дому Сатоми. Толстогубый, ширококостный и в прошлом жизнерадостный Асакура-сан выглядит бледным и усталым. Под глазами круги, традиционная прическа самурая — сакаяки — выбрита небрежно, на скорую руку. Заходим в походный шатер, рассаживаемся. Дождь в очередной раз переходит в ливень и громко стучит по стенкам палатки.

— Докладывайте, Асакура-сан — киваю я самураю, одновременно пытаясь отжать воду из рукавов кимоно

— Большое горе, господин! — тяжело вздыхает генерал — Вчера конный патруль перехватил беженцев из Киото. Семья из четверых человек — отец, каменщик, его жена и двое детей. Вроде бы здоровые, но как вы и приказали мы таких людей помещаем во временный огороженный лагерь. Тут, рядом, в овраге. Даем рис, бобы...

Наш разговор прерывает Саюки. Девушка принесла в шатер мое запасное кимоно и чайник с чаем. Когда только нашла время? Да и сама выглядит вовсе не усталой. Свежа, бодра, кукольное личико с широкими скулами, успела подкрасить — подвела черной краской брови, на губах красная помада. И это под дождем! Впрочем, у Саюки есть отдельный паланкин, который несут шестеро носильщиков, бамбуковый зонтик... На паланкине настояла Тотоми, которая собственно, и определила свою служанку в мой кортеж. Кто-то должен заботиться об одежде, еде. Согласился без возражений. Глядишь во время поездки — что-то да выведаю.

Саюки быстро расставляет пиалы с чаем, забирает мокрое кимоно и с улыбкой убегает из шатра.

— Так что там случилось? — я киваю тайсе, разрешая продолжить свой рассказ

— Беженцы рассказали, что по столице ходят слухи, дескать, Император заболел черной смертью — с коротким поклоном, шепотом преступает к главному Асакура-сан — Придворные и слуги отказываются показываться в Кёто Госё [43]. Хиро-сан распорядился выделить несколько добровольцев для помощи микадо, кроме того во дворце постоянно дежурит ваш личный врач Акитори-сан.

— Что с наследниками?!

— Неизвестно.

Помявшись немного, генерал, хлебнул чаю и закончил — Каменщик сообщил, что два дня начал извергаться вулкан Овакудани. В Киото появились проповедники Икко-икки. Они утверждают, что боги прокляли народ Ямато и скоро наступит конец света.

Да уж! Если династия тэнно — "Небесного хозяина" — прервется, все, тут уж, действительно, тушите свет. Вся психология японцев пронизана чувством богоизбранности. Шутка ли, род японских императоров является прямыми потомками богини солнца Аматэрасу. Во всех храмах страны в адрес Го-Нары возносят молитвы, его именем и именем первого правителя Японии, императора Дзимму совершаются ритуалы и богослужения. На небесные регалии — бронзовое зеркало, ожерелье из драгоценных камней и меч — съезжаются посмотреть все аристократы страны, зарубежные послы и духовные лица независимо от вероисповедания.

Если поразмыслить, то Япония стоит на тех же трех китах, что стояла Россия — православие, самодержавие, народность. Последняя "триада" — народность — это разумеется община. Местное террасное земледелие делает невозможным выживание в одиночку. Община — становой хребет островной нации и никакие "столыпины" тут невозможны. Я даже помыслить не могу, чтобы выбить эту основу из под японского общества, разрешить частникам выход из землячества. Перед принятием любого закона десять раз подумаю, а как его примут и как будут выполнять на деревне! Местное "православие" — это, конечно, не буддизм и не синтоизм. Берем шире — традиции. Разнообразные моральные правила и навыки — Три устоя (абсолютная власть государя над подданным, отца над сыном, мужа над женой), Пять добродетелей и так далее и тому подобное. И вот один из важнейших устоев — самодержавие — зашатался. Мало того, что на дворе эпоха феодальной раздробленности. Так еще и последний стержень, связывающий островные элиты грозит вот-вот вылететь.

— Мы срочно отправляемся в Киото — я не стесняясь присутствия генерала, начинаю натягивать сухое кимоно — Распорядитесь выделить передовому отряду свежих лошадей.

* * *

Чем ближе мы подъезжали к Киото, тем больше я убеждался, что ад существует. Сначала мы увидели черные столбы дымы, которые поднимались в предместьях. Это самураи Хиро-сана жгли чумные дома и трупы людей. Люди в повязках на лицах крюками сволакивали раздувшиеся и почерневшие тела в кучи, заваливали хворостом и дровами, после чего поджигали. Потом к нашему авангарду начали периодически бросаться женщины с истощенными детьми на руках и с криками о помощи. В первый же день мы раздали весь взятый с собой запас риса, рыбы, но просителей не становилось меньше. Количество карантинных застав увеличилось, в каждый отряд входили лучники, которые стреляли в обезумевших киотцев. Как рассказал мне один рёсуй [44], некоторые жители найдя у себя на теле пузырьки, наполненный гноем, самостоятельно вскрывают нарыв и пытаются измазать желтовато-зеленой жидкостью окружающих. С каждым днем сумасшедших становится все больше и больше, войска не справляются с потоком беженцев, которые разносят заразу по окрестным деревням и весям.

Крестьяне встречают горожан бамбуковыми копьями и камнями, закапывают рис, который пытаются отнимать горожане, в страхе перед болезнью — убивают новорожденных детей. Не поверив рёсую, я заезжаю по дороге в одно из пригородных селений. Надеваю повязку на лицо, захожу в богатый деревянный дом с каменным фундаментом. Дверь открыта, изнутри тянет дымком. На полу сидит лысый старик и палочками для еды переворачивает бобы в глиняном горшочке, стоящем на жаровне.

— Что дедушка, обошла вас болезнь? — попытался я привлечь внимание к себе

Старик поднимает на меня глаза, в которых стоят слезы, и я, закашлявшись, давлюсь своим вопросом.

— Внучку вчера схоронил. Невестку и сына три дня назад. Вот готовлю поминальную трапезу. Присоединяйся князь.