Договор с демоном - Сара Риз Бреннан Страница 24

Мэй села на пол спиной к стене и сказала:

— Я стараюсь составить учебный план по человечности, но материала нет — ничего не приходит в голову. Меня-то никто не учил быть человеком, я всего набиралась самостоятельно. Даже не знаю, с чего начать.

Ник маячил на фоне окна темным молчаливым силуэтом. Мэй не ждала от него предложений, но он сказал:

— Начать можно с этого, — и швырнул ей какую-то старую тетрадку.

Мэй секунду-другую смотрела на нее, решив поначалу, что хозяин — кто-то из братьев, но перевернув, не нашла имен. Внутри были записи, сделанные как будто взрослым почерком.

— Это дневник моего отца.

Мэй чуть не выронила тетрадь.

— Черного…

— Нет! В смысле, отца Алана, Дэниела, — поправился Ник. — Алан отдал ее мне, когда я все узнал. Сказал, что мне будет полезно ее прочитать. Да я и сам пытался, но не могу… слишком тяжело.

Дэниел Райвз… Оливия что-то рассказывала о нем. Говорила, что он старался, как никто другой. Этот человек спас ее с Ником, когда она прибежала к нему, и умер, защищая их всех от колдунов. По словам Алана, он завещал им помогать людям в беде. Святой Дэниел — покровитель женщин и слегка демонических детей.

— Ну… — сказала она и посмотрела на тетрадь — серая обложка шуршала под пальцами, словно старый, покоробленный картон. — Конечно, не вопрос.

Она раскрыла тетрадь и прочла первую страницу.

«Я пишу это для своего сына на случай, если меня не станет. Приходится учесть и такую возможность — я выбрал опасную жизнь. Четыре года назад мне казалось, я вынес столько, сколько способен вынести человек; думал, больших страданий не переживу.

Каким дураком был я тогда! С тех пор я видел магию, пылающую в воздухе, прорубался сквозь вражьи ряды с зачарованным мечом в руках, смотрел в глаза демонам. Нет гарантий, что я доживу и смогу объяснить Алану, почему его предал. Как об этом рассказать — не знаю, но попытаюсь, чтобы он, если случится плохое, знал: все мои мысли были о нем. Я люблю его и глубоко сожалею о том, что совершил.

Я допустил, чтобы мой сын рос среди кошмара.

Вышло так, что его мать умерла, а я, наверное, свихнулся на этой почве. Смерть Мари не была ни скорой, ни легкой. Алану не исполнилось года, когда мы начали регулярно ходить в больницу. Он учился говорить, а Мари уже лысела после терапии.

Я все твердил себе, что она поправится, а потом ее не стало, и я почувствовал себя виноватым. У меня ведь это был не первый брак. Мы с Оливией поженились совсем молодыми. Она была красива, свободна, как дикарка, и почти всегда неласкова. Мы не были счастливы, но меня к ней тянуло, как в наваждении. Казалось, она владеет какими-то чарами.

Конечно, так оно и было, просто тогда я этого не знал. После ее ухода мне было очень тоскливо. Даже когда я женился на Мари и зажил счастливо, меня то и дело посещали мечты о том, что Оливия вот-вот вернется.

Потом Мари умерла, а мне начало казаться, будто я изменял ей, будто в каком-то смысле желал ей смерти. Горе и чувство вины чуть не свели с ума. Только так я могу оправдать то, что сделал позже.

Четыре года назад, зимним вечером я сидел у камина. За окном завывал ветер, двери тряслись так, что гремело во всем доме, а в огне, среди углей, мерещились глумливые рожи. Алан сидел рядом, разглядывал карточки с динозаврами и что-то мне лопотал. Я даже слов в ответ не находил — со смерти Мари еще месяца не прошло. Помню, подумал, что стук в дверь — проделки ветра, но он становился все настойчивее и громче, и в конце концов я открыл.

Оливия сразу ввалилась в дом — я даже не успел ее пригласить. Пришла из бури и моих грез, прибежала — и сразу к огню, словно годами жила без тепла и света. Она была так растрепана, измождена и напугана, что я не обратил внимания на сверток у нее в руках. Решил, что там какое-то тряпье. Оливия уронила его на пол, а мне было все равно, что в нем, — главное, утешить ее, обогреть, приютить. Я взял ее за руки — они совсем скрючились, как птичьи лапы. Оливия заговорила о демонах, магии, темноте и не замолкала ни на минуту, пока я согревал ее пальцы, чтобы они были похожи на человеческие. Думал, просто бредит. Не придавал словам значения. Стыдно признаться, но, кажется, я был счастлив. Моя мечта сбылась. Она вернулась, думал я, а это главное. Мы сумеем друг другу помочь. У меня снова была жена, а с ней — надежда. Знал бы я тогда…

Пока я глядел в безумные глаза Оливии и предавался мечтам, мой сын бросил карточки и ушел от огня. Я даже не заметил, как он подошел к свертку, который я принял за ворох тряпья. Он развернул одеяло и осторожно поднял на руки то, что в нем было. Я очнулся, только когда он сказал: «Пап, смотри!», но было уже поздно. Я посмотрел на него и, даже не успев разобрать, что вижу, вдруг почувствовал приступ ужаса: как будто на секунду зазевался, а мой ребенок упал в огонь и страшно обгорел. Я увидел своего сына, Алана, моего мальчика, с жутким созданием на руках — существом, которое беззвучно таращилось на меня кошмарными черными глазами. Оно даже не шевельнулось, не заплакало, когда Оливия швырнула его на пол.

Зато Алан улыбался. «Пап, смотри: малыш!»

Здесь первая запись обрывалась — ее решительно подводила синяя, слегка растекшаяся черта.

Мэй опасливо подняла глаза на Ника. Он стоял у стены чердака, немного сгорбившись под скатом крыши, и не двигался, а лицо его было по обыкновению холодно и непроницаемо.

— Ну ты как? — спросила Мэй и сглотнула ком в горле. — Как себя чувствуешь?

Через миг она поняла, что задавать такой вопрос, наверное, не стоило, однако Ник посмотрел на нее и почти без заминки ответил:

— Неожиданно.

— Неожиданно?

— Ага, — проронил он. — Не знал, что он так обо мне думал. Хотя теперь все сходится.

Да уж. Старая тетрадка у Мэй в руках вдруг словно свинцом налилась, когда она подумала о бедном вдовце, его умершей жене и сыне, который вдруг очутился в смертельной опасности, о немом младенце с пустыми черными глазами. Она не могла спорить с Ником, даже не могла винить Дэниела Райвза. У него были все причины для ненависти.

— Не думай о нем плохо, — приказал Ник. — Он ни разу не дал мне почувствовать свое отношение. Я всегда… верил, что нравлюсь ему.

Ник запнулся, сухо сглотнул, подыскивая нужные слова. Мэй только беспомощно смотрела в ответ, жалея, что не может прочесть его мысли. Глядишь — может, удалось бы исправить положение.

— Пошли, — сказал он какое-то время спустя. — Подброшу тебя домой.

Мэй замялась, а потом вдруг увидела, как потускнело за окном — солнце словно утекло за горизонт, и нежно-серый цвет неба сделался мрачным, стальным. Теперь времени хватит только переодеться и схватить чего-нибудь из еды до приезда Алана и новой Ярмарки Гоблинов.

Они спустились с чердака — старые, стертые от времени ступени тихо застонали под ногами вместо того, чтобы скрипеть. Кухонная дверь в холле оказалась распахнута настежь, и в нее залетал ветерок. Мэй подумала, что Алан неожиданно вернулся домой и оставил черный ход открытым. Внезапно она ощутила необъяснимый приступ паники, словно их застукали на месте преступления. В тот же миг Ник одним звериным прыжком метнулся в сторону, а худой человек у обеденного стола повернулся к ним лицом. Это был не Алан.