Право на бессмертие. Ядерный скальпель - Александр Голодный Страница 24

Дах-дах.

Несостоявшийся любитель женского тела получает двойку в рыжую немытую башку и, щедро раскинув мозгами, валится на серый песок.

Дах-дах.

Его приятель (с детства ненавижу этот сброд в плащах с крестами!) потчуется парой пуль в шлем. Отличная пробиваемость! Шаг в сторону (совсем рядом свистит болт), выношу арбалетчиков. Быстрые, гаденыши, – пришлось резко приседать, пропуская ответы над головой. Но со скорострельностью у автоматического оружия гораздо лучше. Ударными темпами завершаю короткую беседу со стрелками, перещелкнув магазин, перехожу к бегущим на меня (тупо, но смело) кнехтам. «Калаш» форева! Одиночные почти сливаются в очередь, безотказная машинка бодро отдает в плечо, на пленников справа веером летят стреляные гильзы, а клиенты кончаются на глазах, в прямом и переносном смысле. Ага, пара оказалась сообразительнее – пытаются удрать на волнующихся от выстрелов лошадях. От оптики? Нельзя убегать от снайпера, идиоты, – устанете перед смертью.

Дах-дах.

Волоча повисшие на поводьях и стременах трупы, лошади замедляют ход и останавливаются.

Что-то мягко бьет в левый бок, заставляя онеметь половину тела. С грацией параличного деда разворачиваюсь навстречу новой опасности. Держа двумя руками перед собой светящийся зеленым огнем шар, от шатра идет грузный седой мужчина в поразительно чистых одеждах с крестами. Магистр пожаловал, млять! С артефактом, кудесник чертов! Вызывающая онемение невидимая паутина облепляет тело, держит руки, пытается просочиться сквозь кожу. Но изнутри на помощь приходит волна ледяной ненависти. Словно на обычную паутину плеснули жидким азотом – жалкая замороженная труха резко ломается и осыпается. Зеленое пламя гаснет, на лице магистра проступает изумление. Сейчас удивишься еще больше, урод, практически смертельно.

Дах.

Возникший точно в переносице третий глаз безоговорочно закрывает тему вражеского колдовства. Окидываю поле боя взглядом (связанные вокруг, похоже, боятся даже дышать), иду к застывшей столбиком красавице. Я понимаю, что этого не может быть, но каждый шаг, приближающий милое лицо, говорит обратное. Это она – полюбившая и погибшая там, живая и испуганная здесь. Так, непорядок: один арбалетчик жив, пытается ползти, оставляя за собой жадно впитываемый песком кровавый след.

Дах.

Контрольный выстрел обрывает мучения, внося свинцовую правку, девушка вздрагивает. Ее карие глаза, изящные дуги бровей, красивое смуглое лицо, немного тонковатые губы, которые так приятно было целовать… Сьюзи…

С покорным отчаянием и готовностью к самопожертвованию, что-то боязливо, с мольбой шепчущая моя страстная и ранимая Сьюзи.

– Не бойся, милая.

Автомат на плечо, подхватываю кинжал, режу веревки. Надежда и удивление в прекрасных карих глазах. Поднимаю, подаю платок-хиджаб. Не верит, боится взять, стоит недвижимо. Насильно засовываю в руки, возвращаюсь к мужчинам. Тот, что справа, явно из командиров – видны самообладание и мужество, пытается выдержать мой взгляд. Остальные, похоже, жалеют, что живы, – столько ужаса на побелевших лицах. Режу путы, протягиваю кинжал. Хочет взять, но пальцы не слушаются – онемели. Ладно, справлюсь сам. Освобождаю следующего, поглядывая на девушку. Сьюзи (по-другому звать не могу) уже спрятала личико под темным платком, открыты только выразительные глаза. Подобрав здоровый тесак, помогает. Все развязаны, но чего-то ждут. Ждет и девушка, бросив тесак. Так, пауза явно затягивается. Беру меч рыцаря, решительно подаю рукояткой вперед командиру, повелительно указываю на трупы и лошадей. Ну, наконец-то! Гортанные команды, бойцы снимают с покойников оружие и кольчуги, ловят лошадей, тащат какие-то мешки. Лишь моя Сьюзи не участвует в суматохе. Подходит, смотрит в лицо, певуче звучит такой знакомый голос. К сожалению, ничего не понимаю. Снова говорит. Улавливаю только благодарность в интонациях, улыбаюсь в ответ. Вижу по глазам – девушка тоже улыбается. Подбегает командир. Опасливый взгляд в мою сторону, требовательный – на Сьюзи, короткая речь. Точно, отряд готов к движению, вот скакун и для красавицы.

– Беги, милая!

Подкрепляю слова понятным жестом. Полный благодарности взгляд, шаг ко мне, протягивает на ладони серебряное украшение. Не могу отказаться – столько просьбы в прекрасных глазах, – забираю, чувствуя знакомые тонкие пальчики. Пытающегося возразить командира девушка обрывает одной повелительной фразой. Делает шаг назад… и исчезает за стеной обрушившегося со всех сторон песка. В последний миг успеваю зажмуриться (в лицо больно бьют песчинки) и затаить дыхание. Очки на место, подарок в карман, арафаткой закрыть лицо, попытаться определиться. Бесполезно. В шуршащей и гудящей круговерти не видно ничего. Проклятый песок лезет во все щели, добираясь до тела жадными горячими струйками. Протягиваю руку, пробую пойти по спирали и сразу натыкаюсь на борт джипа. Отлично! Вот капот, теперь ясно, где палатки. Шарю по полотну в поисках входа, внезапно крепкая рука хватает за кисть и втягивает внутрь.

– Искандер! Ты где был?!

А буря, похоже, стихает – слышу Ахмета вполне прилично.

– Командир, ты все равно не поверишь. Что произошло?

– Ты сидел, а потом исчез. Просто исчез, растворился в воздухе.

Кемаль продолжает:

– А потом я услышал, как кто-то ищет вход. Что с тобой случилось?

Приводя в порядок мысли, отплевываясь в салфетку от вездесущего песка, пересказываю происшедшее. Несмотря на все самообладание, видно, что парни, мягко говоря, потрясены.

– Ты уверен?

Отщелкиваю рожки, разряжаю. В первом всего два патрона, во втором – десяток. Передергиваю затвор, вылетает патрон. Из автомата ощутимо разит сгоревшим порохом. Засовываю руку в карман, вместе с налетевшим песком достаю украшение. Толстая цепочка-браслет из широких звеньев, висящий на ней маленький изящный кувшинчик размером в два наперстка. Открытая крышка-пробочка на колечке украшена неплохим изумрудом, на звеньях россыпь мелких разноцветных камушков. И везде вязь арабского письма. Под ярким светом врубленного на полную мощь фонарика Ахмет и Кемаль пытаются разобрать текст. Впрочем, у меня уже есть догадка – в речи людей той эпохи мелькало знакомое слово, с ним обращалась и девушка.

– Там что-то про заточенного джинна, парни? И запрет открывать крышку?

Выбивая из одежды песок, помогая очистить веником (незаменимая вещь) машины, участвуя в свертывании лагеря, постоянно ловлю взгляды Ахмета и Кемаля. Понимаю парней: поверить сложно, не верить нельзя – один из членов отряда выступил в роли запертого в кувшинчике (а не в лампе, как в предании) сказочного джинна. Довольно неслабого, надеюсь. Крестоносцев зачистил четко, по жесткой схеме. Спасенная – дочь высокопоставленного вельможи, если не самого Саладина. А кувшинчик ведет свою историю со времен легендарного победителя джиннов султана Гарун аль-Рашида. Взятая в плен с остатками охраны девушка терпела до последнего, но при угрозе изнасилования выдернула-таки пробочку из висящего на браслете сосуда, и веревки не помешали тонким длинным пальцам. Согласно преданию, джинн обязан выполнить желание, но в расплату заберет душу вызвавшего, на то он и демон, говоря привычным языком. М-да… Интересно, это случилось в нашем прошлом или параллельном? Выполню задание – пороюсь в Интернете, вдруг легенду о себе любимом, найти удастся? Такая вещь, как неправильный демон (с автоматом Калашникова), должна оставить след. И еще немного полегчало на сердце. Эх, Сьюзи…