Самый вкусный пирог в мире - Лариса Петровичева Страница 24

- Нисколько. Все, что я заработаю, останется у меня.

Я мысленно усмехнулся.

- Не так-то он прост. Я еще не знаю того, кто упустил бы такие серьезные деньги.

Глория посмотрела на меня так, словно от всей души хотела посоветовать мне заткнуться. У меня зачесались кулаки – я предметно подумал о том, чтобы пойти в магазин и расколотить это зеркало. Потому что Аврелий не производил впечатления дурака, и либо он пытался как-то подбить к Глории клинья, либо хотел ее использовать втемную.

- Судишь окружающих по себе? – самым ласковым тоном предположила Глория.

- Ах, да! – воскликнул я. – Я же тут самый главный мерзавец, который скрывал свое настоящее имя и женился на девушке ради рецепта пирога!

- Разве не так? Предлагаешь мне за это извиниться? – спросила Глория, и я понял, что сейчас мы поссоримся. А нам не надо было ссориться – мы были одни в чужом городе, и поди знай, когда Бруно разберется с Айзеном окончательно.

- Прости, я вспылил, - сказал я. – И ревновал.

- К кому? – Глория посмотрела на меня, как на дурака. – К призраку в зеркале?

- Раз он туда забрался, то сможет и выбраться, - парировал я. – А когда выберется, то ему понадобятся и деньги, и твоя благодарность.

Глория выразительно завела глаза к низкому ярко-голубому небу и ничего не ответила. По ветру летела длинная прядь паутины, во всем были мазки рыжего и золотого. Я вдруг подумал, что мне никуда не хочется уезжать. Так и жить бы здесь, в тихом городке под покровительством старого друга. Только вот купить собственный дом, чтобы дружба не обернулась наглостью.

- Ты мне в самом деле нравился, Виктор, - негромко сказала Глория. – Когда закрыл меня от тех уродов, когда мыл посуду в «Кошках», когда вот так запросто предложил выйти за тебя замуж и спастись.

- А теперь? – спросил я и неожиданно понял, что от этого ответа будет зависеть все, что я сделаю дальше.

- А теперь я не знаю. Я видела от тебя только добро – но оно шло не от души, а от корысти. Я могу тебе верить дальше, Виктор?

Она посмотрела на меня, и я увидел боевого мага, способного создавать големов и заставлять людей говорить ей правду – и это была девчонка, которая за свою недолгую жизнь успела нахлебаться всякой гадости. Я приобнял Глорию за плечи – она не отстранилась от меня.

- Можешь, - ответил я и услышал, как на двери лавочки нетерпеливо брякнул колокольчик. Пришли новые покупатели, которые решили, что девушка должна есть, как птичка.

Глория кивнула и, поднявшись, пошла к дверям. Я потянулся за ней, мысленно отметив, что она съела совсем мало.

- Ты хорошо готовишь, Виктор, - сказала она, выпуская меня на улицу. – У тебя будет отличное кафе.

Я кивнул.

Мне хотелось в это верить.

6.2

Остаток дня прошел в праведных трудах.

После того, как горожане узнали о том, что у Аврелия продаются обогревающие колобки, лавку осадили желающие приобрести диковинку. Я вышла к покупателям, вынесла колобка и позволила погладить его из моих рук. Колобок фыркал, распространяя волны тепла, и заявил:

- Вот, притащились! Нет бы кто принес там чего-нибудь! Выпечку какую или вот еще картошечку с грибами. Нет, только лапы тянут.

- Ой, а у меня есть крендельки! – заявила светловолосая девушка, пробиваясь через толпу. – Он будет?

- Буду! – воскликнул колобок, я осторожно протянула его незнакомке, и та аккуратно поднесла кренделек к его рту. Коробок заглотил угощение, похрустел, пофырчал и сказал:

- Ну вот, мое почтение! Есть же умные в этих краях! А то вон, посмотри на них: притащились без ничего, а ты грей их.

Колобок вызвал всеобщее умиление. Девушка с крендельком сразу же вынула деньги, колобок с удовольствием пошел на ручки к новой хозяйке, а остальные горожане окружили меня, и я взялась за предзаказы. Когда поток желающих иссяк, я вернулась в магазин, заперла дверь и прошла к кассе. Выложить деньги, записать количество проданных артефактов в тетрадь и…

За стойкой с пирамидами полудрагоценных камней для лечебной магии что-то шевельнулось. Я посмотрела туда, но ничего не заметила – просто скользнул солнечный луч, заиграл в рыжей глубине сердоликов и таинственной зелени хризолитов. Тишина была такой, словно в магазине не было никого живого.

- Аврелий? – окликнула я. – Вы здесь?

Никто не откликнулся. Я прошла к его зеркалу, но никого не увидела. В отражении была библиотека, за окнами которой плескалось холодное северное море. Низко нависшее небо царапало оконные стекла сизыми животами туч.

- Аврелий?

Что с ним могло случиться? Перед тем, как идти показывать колобка жителям Итайна, я видела его: он парил в зеркальной глубине, читая какую-то книгу. Куда-то ушел? Я же не знала, как глубоко простирается его зеркальная тюрьма. Может, и волноваться не стоит?

На меня бросились, когда я отходила от зеркала. Краем глаза я заметила летящую ко мне тень, рванулась в сторону, как на тренировках, и в то же время что-то многосуставчатое и длинное ударило в пол там, где я была мгновение назад. Если бы я задержалась, то сейчас болталась бы, как бабочка на булавке.

Ну уж нет. Ни за что. Мама будет плакать, а я этого не хочу.

Не глядя, я бросила заклинание Вархуна, которое испепеляет все, на что наткнется, и услышала тоскливый стон. Лавку наполнил нервный цокот, и от заклинания прошла отдача, да такая, что меня сбило на пол. Прокатившись по старому ковру, я прижалась к стене и почувствовала, как руки наполняются теплом.

Надо было ударить. Возможно, Локусом, раз уж Вархун не справился. Над прилавком с торжественной величавостью воздвиглось существо, которое я назвала бы пауком – конечно, если бывают пауки размером с корову. Черные россыпи глаз смотрели во все стороны с леденящей яростью, жвалы в трех ртах нервно шевелились,  длинные тонкие ноги дрожали, поднимая тулово.

Вот ты какой, аскоруб из зазеркалья…

Я рассмеялась.

Это было хорошо. Это было правильно.

Меня учили сражаться с чудовищами и порождениями тьмы. В меня почти палками вбивали умение делать вот такое живое – неживым. Я наконец-то была на своем месте: от этого стало настолько легко, что я почувствовала, как волосы шевельнулись на голове.

Локус вырвался из моих ладоней невидимой волной такой силы, что аскоруба смяло и скомкало, словно бумажную фигурку. От вопля, который вырвался из его пастей, у меня заложило уши, и на мгновение мир сделался плотным и беззвучным. Приподнявшись, я смотрела, как аскоруб дергается, сминаясь и складываясь в комок не больше моего кулака, и в голове плавала одна мысль: тот, кто подставил меня, убив племянника ректора, отлично знал, как я работаю. Он видел мои боевые заклинания в деле.

Смятый паук упал на витрину и рассыпался горстью пепла. Я растянулась на полу – усталая, запыхавшаяся, в смятом платье – и снова рассмеялась.