Поцелуй врага - Лана Морриган Страница 24

– А ты как думаешь?

– Не знаю.

Блондин устало хмыкает.

– Ответь на мой вопрос, и я отвечу на твой. Что ты делала в моем доме?

– Искала что-нибудь ценное, – я вру.

– И не нашла?

– Нет.

– Жаль. Я сожрал твоего Стаса. Вот лежу, перевариваю. – А я не могу понять, шутит или нет. Хлопаю ресницами, глядя куда-то в угол. Ведь такое возможно. – Что примолкла, злючка?

– Перевариваю. – Не позволяю себя напугать, отвечаю в его же манере.

– С тобой будет очень тяжело. – Враг произносит это на одном дыхании. – Зачем сбежала?

– Не хочу быть пойманной. – Выглядываю в окно, повинуясь страху.

– Логично. Твоя очередь спрашивать. – Из трубки доносятся шуршание ткани и скрип.

– Как спится по ночам?

– Странный, конечно, вопрос, но не жалуюсь. Сон мне мало что или кто может испортить.

– Даже предательство друга?! – лепечу.

Я множество раз репетировала эту сцену, в моей фантазии стою напротив Рокотова и с презрением выплевываю каждое слово, глядя в глаза врага.

– Предательство может отбить сон любому. Но меня никто не предавал. Лишь одна зеленоглазая волчица сегодня кинула, отвесив на прощание смачный удар. Не боишься, что мы так останемся без волчат?

– Ты издеваешься? – рычу я.

– И не думал, злючка. Почему ты одна? Где твоя семья?

– Ты у меня ее отобрал!

– Это вряд ли. Ты меня явно с кем-то путаешь, я тебе ее сейчас предлагаю. Сколько ты уже одна, лет десять, больше? Есть приходится в несколько раз больше обычного, – не спрашивает – утверждает, – потеря остроты зрения, нюха и слуха, холод ощущаешь или волчица еще греет? – Откуда он знает?! – Как я сразу не подумал, – дальше он разговаривал сам с собой, – ты не чувствуешь меня. Не чувствуешь притяжения так, как я. Волчица истощена, – задумчиво продолжает. – Можешь оборачиваться? – Заинтересованность в тоне неимоверно бесит. – Могу поклясться, что нет. Я могу тебе помочь…

– Твоя помощь – это последнее, что мне нужно! – я сбрасываю вызов.

Кем он себя возомнил?! Приложив ладонь к груди, тушу пожар, что разожгла злость. Пальцы цепляются за шрам, проводят вдоль, напоминая каждую секунду своего первого оборота – дня, когда я потеряла последнего родного человека и надежду на нормальное будущее.

Вспышки агрессии проявлялись чаще и чаще, школьный психолог объяснил их половым созреванием. Еженедельные беседы по сорок пять минут в маленьком кабинете, пропахшим кисловатым кофе, раздражали – совсем не помогали, лишь усугубляли положение. Тамару Антоновну я покидала с максимально скопившимся раздражением и ненавистью ко всем: учителям, соседям, одноклассникам, неторопливому кассиру в магазине, да ко всему белому свету. Клялась, что не повышу голос, не кинусь с кулаками на Лешку Гришина, донимавшего меня с пятого класса, лишь отмените ненавистные встречи. Но разве кто-то прислушается к просьбе четырнадцатилетней девчонки? Я и сама понимала, что фраза, сказанная учителем: «Кузнецова, хватит считать ворон, смотри на доску», или случайно пролитый компот на мои брюки в школьной столовой не должны захлестывать волной гнева. Меня выводило из равновесия, когда вызывали к доске и когда острый носик карандаша не замирал на поле с моей фамилией.

– Я же готова! Я выучила тему! – выкрикивала я, вскакивая с места.

Вспышки не поддавались контролю, в меня словно вселялся другой человек, он желал наказать даже за крохотную обиду, доказать, что со мной так обращаться нельзя.

Это произошло после двенадцатой еженедельной беседы с психологом. У Тамары Антоновны, кажется, закончилось терпение, и беседа, на которой я в сотый раз пыталась объяснить причины, по которым Гришин получил скакалкой по ладоням на уроке физкультуры, и отказывалась приносить извинения, плавно переросла в угрозы. Открытые, с четкой перспективой вечерней школы или справкой об окончании вместо аттестата. Я не торопилась возвращаться, долгая прогулка к дому привела меня в порядок, так я думала, пока не переступила порог.

– Яна, я просила тебя вынести мусор? – Мамин вопрос застал меня в коридоре. Почему она не напомнила минуту назад, пока я не сняла куртку и сапоги?! Слышала же, как я расстегиваю молнию, как, стуча каблуками, убираю обувь на полку. Или сделала специально, чтобы я точно запомнила, хотела проучить? Молча прошла на кухню, резко взялась за ручку ведра, рывком подняла. Да так резко, что черная пластиковая дуга осталась сжатой в моей ладони, а содержимое разлетелось по полу.

– Яна, как можно быть такой криворукой? – От окрика к досаде прибавилась волна ярости. – Веник ты знаешь где. Быстро убери за собой. – Мама перешагнула через картофельные очистки и включила воду в раковине. – Мне звонила Тамара Антоновна, – не поворачиваясь, начала родительскую нотацию. – Настоятельно рекомендует обратиться к психотерапевту. Возможно, пропишут корректирующие препараты. Они будут подавлять агрессию. Ты рассекла мальчику кожу на руке, ему наложили швы. – Мама отложила губку и, размахивая ножом, продолжила: – Во вторник идем на прием.

– Мам, он задрал мне футболку на уроке! Хотел проверить, действительно ли я девчонка. – Одноклассницы предпочитали платья, блузы и юбки, я же носила бессменные брюки и водолазку. Не пользовалась косметикой и не обсуждала мальчишек. – Я не пойду к психу. Пусть Гришину пропишут корректирующие препараты.

– Мы идем! Это условие директора или останешься без аттестата.

– Я учусь на отлично, нет предмета, по которому кто-то учился бы лучше, дир не имеет права оставить меня без аттестата, – я поставила перевернутое ведро. – Хоть сейчас могу сдать экзамены за девятый класс, но ты не разрешаешь.

– Да. Я считаю, что социальная адаптация важнее. Ты же дикая, как уличная кошка. Шипишь, кидаешься, выпускаешь когти без повода, тебе нужно научиться контактировать.

– С кем, с Гришиным, что всю физкультуру лапает девчонок и прячется в нашей раздевалке?

– Есть же и хорошие ребята, – продолжает мама.

– Где-то, наверное, есть. Отец был бы на моей стороне, не позволил пичкать таблетками просто так. – Я намеренно коснулась темы отца, желание сделать больно было импульсивным – через минуту жалела о сказанном.

– Отец? – тихо спросила мама. – Отец?! – взвизгнула, часто задышав. – Он бросил нас! Запомни уже это. Хватит витать в облаках, он не вернется, никогда! Люди предают, запомни!

– Это неправда, с ним что-то случилось! – я отпихнула ногой пустое ведро.

– Просто ты не нужна ему. – Мое тело сотрясла дрожь. Нутро вибрировало, а я от гнева забывала дышать. – Я ему не нужна! Мы ему не нужны!

– Ты вр-р-решь! Он обещал вернуться.

Виски пронзила боль, тело скрутило. Я, не сдерживаясь, кричала, хваталась за голову, топталась по мусору, пока металась в неконтролируемом приступе по кухне. Боль простреливала грудь, голову, живот, жгла спину и лицо, ноги подгибались, а руки не слушались. Ища поддержки, развернулась к маме. Прижавшись бедром к раковине, она выставила нож перед собой. Я сделала шаг навстречу, а мама направила кончик лезвия прямо мне в грудь.