Хамелеонша - Алена Савченкова Страница 24

Людо тоже пришел с новостями. С некоторых пор король начал посещать тренировки. За ужином Годфрик отсутствовал как раз по этой причине.

— Он что, тоже бьется? — удивилась я.

— Нет, только наблюдает с трибуны, — хмыкнул Людо. — Ладошки, как у белошвейки, так что вряд ли он знает, чем отличается баллок от ронделя ^[13].

Зато знает, как глумиться над женщинами.

— А сегодня велел нам с Киллианом выйти друг против друга.

Упомянутый оруженосец уступал Людо в силе, скорости и мастерстве. Вообще-то ему все там уступали, подумала я не без гордости.

— То есть вызвал следующих на очереди?

— Нет, меня и его, — ухмыльнулся Людо. — И после того, как я размазал Киллиана, передал мне через пажа пряжку.

— Он с тобой говорил?

— Нет, как кончился бой, сразу ушел. — Глаза Людо блеснули. — Понимаешь, что это значит?

Я тупо уставилась на брата. Годфрик отличил его. Это и прекрасно, потому что в таком случае будет легче уцепиться при дворе, и в то же время очень-очень плохо. Людо хорош во всем, что касается боя, но тонкая игра, где нужны выдержка и осторожность, не его конек. Не сказала бы, что и мой, но я все же лучше него умею сдерживать натуру и неплохо научилась притворяться.

— Нет, Людо, — покачала я головой. — Помнишь план? Нельзя слишком с ними сходиться. Мы можем наблюдать издали, незаметно выспрашивать у окружения и делать выводы, но только не с ними.

— К Ваалу план! — воскликнул он, вскакивая, и рубанул воздух воображаемым мечом. — Мы здесь уже две недели и знаем достаточно, чтобы начать действовать, поэтому как только люди Венцелей съедут, нужно браться за дело. Тайны, вроде той, что мы ищем, не лежат у всех на виду, о них не похваляются за чаркой и не болтают на площади, мы лишь впустую потратим время. Только члены семьи или кто-то очень близкий к ним может про это знать.

Он, конечно, был прав, но я не могла отступиться.

— Поэтому я и хочу подобраться к Тесию!

Людо ответил пристальным взглядом.

— Не переусердствуй.

— Что ты имеешь в виду?

— Только то, что сказал.

Вдумываться было некогда, и я продолжила наседать:

— Записавшись к Годфрику в друзья, ты привлечешь внимание Бодуэна, а он стережет племянника, как стервятник, ты же знаешь. Нам это не нужно.

— Хватит, Лора, дело решенное, — раздраженно отмахнулся он.

Тогда я отважилась на последний аргумент и, отводя взгляд, с запинкой произнесла:

— Тебе следует знать, что о Годфрике ходят… некоторые слухи. О его вкусах.

— Какие ещё слухи? — нахмурился он, а потом глаза сузились, пальцы стиснули мой локоть. — Кто тебе разболтал? У кого уже выучилась?

Только я могла верить, что он до сих пор не в курсе пристрастий короля. Я высвободилась, про себя радуясь, что он понял, о чем речь, и не придется излагать все вслух, и для вида пожала плечами:

— Разве это секрет?

— Ты спятила! — взъярился он. — Думаешь, я запишусь в ряды этих его… — Он употребил одно из выражений, от которых я давно разучилась краснеть. — Да я скорее отрублю ему все ниже пояса!

— Пожалуйста, тише! — взмолилась я, оглядываясь на запертую дверь.

Грязно выругавшись, он опустился обратно на постель, развернул меня спиной к себе и принялся раздраженно водить гребнем по волосам, с силой дергая колтуны. Я молча терпела.

— Не фрейлины, а сборище шлюх. Ты можешь велеть им заткнуться за шитьем?

Я не стала разубеждать его в источнике информации.

— Не могу… — усмехнулась я.

Он снова выругался, потом отложил гребень, пропустил гладкие пряди меж пальцами и перекинул их на одну сторону. С шумным вздохом обнял меня со спины, устроил подбородок на плечо и принялся выводить пальцем узоры на внутренней стороне запястья, рождая мурашки.

— Обещаю, я буду осторожен.

Но это не успокоило. Внутри нарастало тревожное чувство. Мне предстояло заняться Тесием, а Людо собрался водить опасную дружбу с королем. Знаю я его осторожность.

***

Йосе не спалось. Тело ныло от недостатка ласки. Даже не ласки. Хотелось, чтоб её хорошенько отлюбили. Сегодня же! Прямо сейчас! Проходя после ужина мимо стражи, она поймала на себе оценивающий взгляд одного здоровяка и сразу живо представила, каково было бы оказаться с ним наедине. Он окинет её таким же наглым лапающим взглядом, от которого сладко тянет в животе, расстегнет свой пояс, а потом… мм..

А вместо этого сладостного «мм..» приходилось довольствоваться огромной холодной постелью и мечтами о том, что она имела полное право требовать с супруга. Вот только Годфрик не мужчина, и тут требуй — не требуй, между ними никогда не будет даже тени тех грез, отдающихся теплым томлением в паху и напряжением в груди. Весь приезд сюда — это одна огромная ошибка! Надо было кричать о своем падении на каждом углу. Уж лучше прослыть непотребной девкой, чем объектом насмешек всех вплоть до последней служанки в этом замке-тюрьме, с никчемным супругом-мужеложцем, которого воротит от одного вида её тела.

Последнее было особенно обидно: Йоса любила свое тело и имела основания им гордиться. Откинув покрывало, она спустила ноги на пол и приблизилась к зеркалу. В полированном серебре отразилось прелестное видение, окутанное облаком белокурых волос, как наяда ^[14]пеной, одновременно невинное и порочное. Йоса сняла и откинула камизу, оглядывая себя. Провела пальцем по ямочке в основании шеи, хрупким ключицам, сжала руками полные груди с нежными розовыми сосками, огладила тонкую талию и приятный чуть округлый, как то положено у женщин, живот, вытянула ногу, любуясь точеной икрой и изящной щиколоткой. Из глаз чуть не брызнули слезы. Вся эта роскошь пропадет впустую! Йоса никому здесь не нужна! Отдать её за Годфрика — все равно что подарить глухому соловья или слепому — самый прекрасный в мире гобелен!

Швырнув в зеркало молитвенник, она бросилась ничком на кровать, сдерживая рыдания. Как же мать должна была её ненавидеть, чтобы обречь на загнивание здесь, отдать этому ничтожеству, зная, что её ждет! И даже простыни в замке Скальгердов мерзкие, пахнущие сыростью, пропитанные испарениями этого гадкого озера, как занавески, скатерти, наряды и вообще все. Она задыхается! Её тошнит от этого места! Тошнит-тошнит-тошнит! Йоса стукнула кулаком по постели и перевернулась на спину, слепо уставившись в бархатный полог.

Даже сейчас, вспоминая их первую с Годфриком ночь, не брачную, а следующую, она заново испытывала тот же стыд — за него, конечно, — и растерянность. Тогда она подумала, что сделала что-то не так, хотя раньше никто не жаловался. Разумеется, для неё давно не новость особые вкусы короля, слухами земля полнится, но ей представлялось, что преграда преодолима. Стоит ему увидеть её обнаженной, и проблема разрешится сама собой. Он излечится, ну или хотя бы будет способен исполнять супружеский долг. Того, что его плоть даже не шелохнется, она не ожидала. Казалось, её ласки не только не распаляли, а ещё больше охлаждали его. Он и не пытался скрыть неприязнь и отвращение. Как это горько быть кому-то отвратительной и при том вынужденной предлагать себя! А когда она после всех безуспешных попыток встала на колени, испросив разрешение помочь ему другим способом, он оттолкнул её и, обругав, — Йоса не знала таких слов, но была уверена, что её обругали, — вышел, почти выбежал из спальни, оставив наедине с грязным ощущением униженности и ненужности.