Косиног. История о колдовстве - Джеральд Бром Страница 24

– Кровь, кровь, кровь! – приплясывая на месте, нараспев затянула странная троица. – Кровь, кровь, кровь!

Казалось, этот напев сочится сквозь уши в мозг. Перед глазами все закружилось. Абита раскрыла рот, но вместо крика из горла вырвался только сдавленный писк. Незваный гость подошел вплотную, склонился над ней; фигура – сплошь тени да самые противоречивые очертания… однако его глаза, и рога, и копыта Абита видела ясно.

«Сам Дьявол явился за мной!»

Впившись ногтями в землю, она подалась назад, но отползти не смогла: онемевшее тело не слушалось.

Длинные, тонкие, будто паучьи лапы, пальцы неведомого создания скользнули по волосам, по лбу, горячие, влажные ладони крепко стиснули щеки. От жуткой твари так и веяло голодом – голодом неудержимой силы.

«Боже, спаси меня и сохрани!»

Чужая рука стиснула горло так, что не сделать ни вдоха. Кровь застучала в висках, жилы на шее вздулись, точно стараясь ослабить хватку чудовища… а мелкие твари все пели, пели, плясали вокруг, злорадно поблескивая черными глазками.

Мир вокруг начал меркнуть.

Ладонь жуткой твари тоже пульсировала, трепетала. Еще миг, и сердца их забились в такт, словно одно сердце на двоих.

Дьявол громко, отрывисто ахнул. Глаза его вспыхнули жарким серебристым пламенем. Огненный взгляд этих глаз проникал в самую душу, и вдруг сердце и разум исчадия Ада распахнулись навстречу Абите, так что его изумление и растерянность смешались, слились в единое целое с ее собственными.

Оба страдальчески застонали, весь мир вокруг подернулся рябью, почернел, но в следующий же миг непроглядную тьму испепелили слепящие сполохи пламени.

Сама не понимая, как, Абита очутилась посреди кольца хижин. Хижины полыхали, хозяева их с криками разбегались, куда глаза глядят, землю устилали изуродованные трупы, в воздухе веяло кровью и едким дымом. Под ногами подрагивала в отсветах пламени длинная тень – тень огромного рогатого зверя, стоящего на задних ногах. Внезапно тень разделилась на две, отдельные, но одинаковые, словно две капли воды. Обе тени сцепились в борьбе, пустили в ход когти, принялись рвать друг дружку на части, а Абита чувствовала каждую рану, как будто удар нанесен ей самой.

С ее губ, с губ зверя сорвался протяжный крик. Полный тоски и боли, их крик обернулся воем, набрал силу, сделался таким громким, что Абита всерьез испугалась, как бы горло не лопнуло от натуги.

Прогремел гром, и по земле забарабанили темные, точно сажа, капли дождя… только это оказался вовсе не дождь. К великому ужасу Абиты, вместо дождевых капель сверху посыпались сотни, тысячи, миллионы крохотных черных пауков, затмивших свод неба от горизонта до горизонта. Пауки облепили руки, ноги, лицо, так что не шелохнешься, набились в рот, в ноздри, в уши, в глаза, лишая Абиту способности видеть, слышать, дышать, а ее сердце – их сердце – забилось медленней, медленней, и, наконец, остановилось, и тогда все вокруг окутала непроглядная тьма, тьма без конца и края.

Открыв глаза, Абита не сразу сумела понять, где она и что с ней.

– Пауки, – прошептала она и, поспешив сесть, беспокойно огляделась вокруг.

Нет, никаких пауков поблизости не оказалось, однако темных углов в хлеву имелось великое множество. Абита заморгала, разгоняя застилавший глаза туман. Где же они? Где этот жуткий зверь, где троица мелких тварей?

Подхватив примеченные рядом вилы, Абита нетвердым шагом, пошатываясь, будто в изрядном подпитии, заковыляла к выходу – к свету солнца, к спасению.

– Господи Иисусе! Не оставляй меня!

За порогом хлева она выронила вилы, чудом не напоровшись на их острые зубья, рухнула наземь сама, кое-как поднялась, потащилась к дому, а оказавшись внутри, первым делом захлопнула за собой дверь и заперла ее на тяжелый засов. Покончив с этим, она схватила мушкет, дрожа всем телом, еле переводя дух, забилась в дальний от двери угол и замерла. Сейчас он, выломав дверь, вломится следом, и…

«Что я здесь делаю, совсем одна среди диких земель? Отчего только разумных советов не слушала?»

Уголок глаза защекотала тонкая струйка крови. Промокнув лоб, Абита нащупала над бровью царапинку, а под ней – шишку изрядной величины. Мушкет… Много ли от него толку, если против тебя сам Дьявол? Сдернув с каминной доски Библию Эдварда, она прижала ее к груди, точно какой-нибудь охранительный талисман.

Минуты ползли, тянулись одна за другой. После того, как их минуло около полдюжины, однако нечистый зверь не вломился в дом и тысячи пауков не хлынули внутрь сквозь щели меж половиц, участившееся дыхание выровнялось, а в голове начало проясняться.

«Что все это значит? Что это за распроклятая тварь? – подумала Абита, пощупав шишку на лбу. – Может, я умом повредилась, вот и мерещится всякое? Господи Иисусе, спаси меня и сохрани!»

И тут она услышала голос, принадлежавший… нет, вовсе не Богу-отцу и не Сыну Божию – матери.

– Ты знаешь, что должна сделать.

Абита замотала головой.

«Нет. Не могу».

Устремленный на дверь, взгляд ее сам собой скользнул к кровати. Из-под кровати торчал уголок потрепанной дорожной сумки – той самой, привезенной с собою из Англии. С тех пор в сумке не осталось ничего, кроме единственной вещи – небольшого, туго завязанного кошелька, некогда принадлежавшего матери.

«Брось. Оставь эту затею», – подумала Абита, но взгляда от сумки отвести не смогла, а уберечься от воспоминаний – тем более. Стараясь прогнать их прочь, сохранить ясность мысли, она крепко-крепко зажмурилась, однако ушибленная голова ныла, кружилась сильней и сильней, и воспоминания, небывало яркие, подробные образы прошлого, завладели всеми мыслями без остатка. Вот она, всего-то двенадцати лет от роду, снова там, в садовом сарайчике матери, а мать еще не лежит хладным трупом в могиле, став еще одной из бессчетных жертв охватившего Лондон чумного поветрия.

В эту минуту Абита снова увидела, как лихорадочно роется в материнском шкафу. На дворе была ночь, а у нее имелся лишь крохотный свечной огарок. При свете его огонька Абита шарила среди чашек трав и кореньев, среди склянок с сушеными жуками да пауками в поисках той самой книги. Книга была где-то здесь, это она знала точно. Книгу следовало отыскать, и немедля, как можно скорее, пока не явился он.

Выдвинув очередной ящик, Абита обнаружила внутри несколько книг, но нужной среди них не оказалось. Тогда она поспешно вытащила их из ящика и только тогда, на самом его дне, нашла то, что искала – несколько дюжин потрепанных, разлохмаченных по краям, сшитых суровой нитью листов пергамента в обложке из двух кусков толстой, изрядно потертой козлиной кожи.

Стоило открыть книгу, на перелистываемых страницах замелькали сотни небрежных рисунков, записей, помет, порой сделанных ровным, четким почерком матери, но большей частью чьей-то чужой рукой. Мать называла эту тетрадь книгой рецептов, неповторимым собранием наставлений о приготовлении лечебных снадобий, передаваемым от ведуньи к ведунье, от знахарки к знахарке из поколения в поколение. О том, как мать вместе с нею сидела за этой тетрадкой, обучая ее разбирать символы и иносказания, составлять простейшие зелья и притирания, Абита вспоминала с особой теплотой.