Обручённая со смертью. Том 2 - Евгения Владон Страница 24

– И что это за вечеринка?.. Какой-нибудь бал у Сатаны, с обязательной оргией и поеданием в финале самых-самых вкусных избранных?

– Я уже говорил, каждый донор является собственностью своего единственного хозяина, и никто не имеет права посягать на чужое, когда бы и где бы то ни было. Твоё кольцо на пальце – не только датчик отслеживания твоего местонахождения в Палатиуме и за его пределами, но и защита от чужих «радаров». Только я могу выслеживать тебя по нему, но если кто-то, где-то случайно увидит его на тебе – это тебя одновременно и выдаст, и станет для других своеобразным стоп-знаком. К тому же, если его попытаются снять, то для этого придётся отрезать палец, а это уже по сути – прецедент свершённого преступления, за коим следует незамедлительное и соответствующее наказание.

– А как же ты сумеешь меня найти, если на мне не будет кольца? – уточнить о том, что у меня не будет не только кольца, но и пальца почему-то не повернулся язык. Хотя, кто знает, может на тот момент уже не будет и меня – сожрут и высосут вместе с костным мозгом за считанные мгновения.

– Кольцо – электронный маячок с кодом управления Палатиума, ну а то, что в твоей крови уже предостаточно моих личных генетических отпечатков и следов – от этого тебя уже никто не сумеет очистить.

– Значит… вы метите своих доноров сразу же? Чтобы не успели позариться и перехватить другие? И в тот день, когда ты меня перенёс в Палатиум, та крепатура и была связана с твоим вмешательством в мою… физиологию?

– Можно сказать, твой организм таким образом боролся с моим первым «укусом» и анестезией, а крепатура – побочный эффект от мышечной парализации.

Странно. Теперь я могла спрашивать Астона о чём угодно, зная, что он ответить на любой вопрос без утайки и прежних отклонений от темы. Но именно сейчас, в эти самые минуты, от моего пытливого любопытства не осталось и камня на камне. Моя б воля, заперлась бы на несколько дней где-нибудь и сама, лишь бы ничего не видеть, не слышать и не знать. А ещё лучше, попросила бы Адарта стереть память о прошедшей неделе или просто сразу отправить меня в кому.

Только теперь этот номер не пройдёт. А незнание – хуже смерти.

Больно слушать? – да! Выворачивает наизнанку при каждой произнесённой Найджелом фразой? – ещё и как, с полным набором ответной реакции тела и сознания на услышанное! Трясёт, колотит, мутит? – и не только. Проще сдохнуть или вырубиться, чем добровольно лезть во всё это с головой. А иначе и не выйдет. Такие, как я на поблажки не имеют никаких прав! Скажи спасибо, что тебе хотя бы отвечают.

– Тогда… для чего меня тянуть на ваши… клановые сборища?

– Потому что это давняя традиция, правда, немного изменившаяся за последние полтора тысяч лет, но истинного смысла всё же не утратившая.

Даже не знаю… Смотрю на него, нервно вздрагиваю, а чувствую, что не такой уж он и не пробивной. Спокойствие прям арктическое, под стать абсолютному нулю на происходящее (ничто не заденет и не поцарапает или просто отвалится перемёрзшей сосулькой, если надумает прилипнуть). Только я ощущаю совсем другое за этой безупречной маской бесчувственного убийцы.

Да, он сможет убить, не моргнув глазом и любого… И убьёт, потому что очень этого хочет. Поэтому и расслабляется, поэтому и держит себя в руках, ибо в состоянии аффекта можно наломать кучу дров. А он не хочет совершать ошибок. Все ошибки делаются на горячую голову. Хладнокровные убийцы на то и хладнокровные, потому что слишком расчётливые, с ясным разумом и ровно бьющимся сердцем.

– И что же там такого… происходит? Ты ведь, как я поняла, не стремишься туда попасть?

– Это обычная закрытая тусовка для избранных, всё, как у вас. По крайней мере, многие, при чём самые идиотские формы массовых мероприятий были скопированы и перенесены в светскую жизнь землян как раз с наших, так называемых, культурных привычек. И многие извращения в особенности.

– И на что они похожи? На древнеримские оргии? – не хотелось мне это произносить и спрашивать, но ещё меньше хотелось столкнуться с нечто подобным нос к носу, не будучи к этому подготовленной, хотя бы морально.

– Оргии устраиваются постоянно, вне зависимости от причин и темы сборов. Некоторые даже используют собственные стратосферные площадки для данных притонов на регулярной основе, а на Земле – это даже не вопрос места и времени. С этого наркотика спрыгнуть не так-то и просто, скорее невозможно, ибо это наша истинная сущность, как для людей – питаться, дышать и восполнять свой водно-солевой баланс с помощью жидкостей. Мы не привязаны никакими клятвами и обетами перед представителями противоположного пола, поскольку семейные ценности утратили для нас своё изначальное значение ещё на Цессере. Все наши кланы и общины объединились в один коллективный разум, став по сути одним целым, пока не пришлось покинуть свою родную планету и не перебраться на чужую территорию. Ментальную связь пришлось оборвать, так как Цессера больше не могла нас защитить, а без неё, как это ни парадоксально звучит, нас было бы легче и быстрее уничтожить, если бы мы продолжали находится в одном Эгрегоре. Да, мы продолжаем постоянно общаться, собираться, оттягиваться в извращённых оргиях, но чувствовать один другого – уже нет. Раньше, мы могли делиться и своей энергетической силой. А теперь, вроде как, каждый сам за себя. Поэтому все эти клановые сборища и проводятся с периодической постоянностью. Своего рода проверка на вшивость – насколько ты всё ещё предан Великой Праматери и готов ли сложить свою голову в очередной непредвиденной бойне за Цессеру, если вдруг возникнет такая необходимость.

– А зачем тогда… тягать на них своих доноров?

– Ещё одна форма проверки доверия. Я же говорил, у нас запрещено привязываться к своим человеческим рабам. Вы для нас по сути никто, даже ниже статуса ваших домашних питомцев. Люди своих во всяком случае любят, как полноправных членов своих семейств. У нас подобное отношение – табу. Никакого проявления сочувствия, не говоря уже об искренней нежности и любви. Ломать психику и сущность, пожалуйста. Трахать, насиловать и доводить до сумасшествия – за милую душу. Но испытывать что-то большее, чем чувство материального собственичества – это уже преступление, противоестественная нашему виду мерзость, караемая нашими высшими цессерийскими законами. Как скажем, для людей неприемлемые извращения, вроде некрофилии или педофилии, если даже не хуже.

– И что… такие инциденты уже имели место быть? – впервые, кроме изводящих до полуобморочного состояния и тошноты страха, паники и агонизирующей беспомощности, я ощутила что-то менее изматывающее и опустошающее. Живой и неподдельный интерес, с толикой живительной эссенции по истерзанным нервам и вымотанному убийственной аритмией сердцу. А может даже и надежду. Настолько нелепую и до смешного мнимую, что убить её ещё в самом зачатии не стоило вообще никаких усилий.

Зато с какой жадностью я теперь всматривалась в непроницаемое лицо Астона. Будто и вправду имела способность читать в недосягаемой глубине его ледяных глаз зашифрованную вибрацию скрытых эмоций.

– Если и имели, то их очень хорошо скрывают. Настолько хорошо, что никто из нас никогда о них не слышал. К тому же, сама мысль, что подобное способно случиться с одним из нас, выглядит настолько абсурдной и кощунственной, что мы даже думать себе о таком запрещаем, не то, чтобы говорить вслух или обсуждать между собой.