Все демоны. Pandemonium - Олег Угрюмов Страница 24

Демон перевел огненный взгляд вниз, к самому полу, и остолбенел. Там стояло, задрав голову, диковинное создание — гремучая смесь эльфа и филина — и приветственно размахивало медным тазиком, будто шляпой.

— Привет! Привет! Привет! — скрипнуло оно. — Не ждали? Ошеломлены?! Не знаете, что сказать? Я понимаю. Не каждый день лауреат Пухлицерской премии берет у вас интервью.

Еще никому не удалось выиграть интервью.

Гарсон Кейнин

— Агрррх, — сказал Бедерхем, теряя дар членораздельной речи.

От этого рыка, как от ураганного порыва ветра, заплясало пламя свечей.

— Не надо скромничать. И не стоит волноваться, — успокоил Бургежа. — Конечно, что ваша Преисподняя? Дикий, отсталый край. Небось и прессы нет. Я уже не говорю о свободе говорить и писать. А тут у нас культура, просвещение, гласность просто небывалая. Вы не пучьтесь, лучше как-то перенимайте опыт, не стесняйтесь обращаться за помощью — и будете жить не хуже.

Демон многое хотел сказать эльфофилину. Молчал он только потому, что не мог выбрать лучшее.

— Так, — снова перехватил инициативу Бургежа, — быстренько отвечаем на пару вопросиков, и я побежал писать статью. У меня завтрашний выпуск горит.

— Гхрррм, — откликнулся Бедерхем.

Нельзя сказать, что он превратился в соляной столб, потому что кончик хвоста его нервно подергивался. Но он, как никто из демонов, был близок к этому состоянию.

— Батенька, если вы будете так зажаты и скованны, у нас не получится доверительной беседы. И что я тогда о вас напишу? Дежурные фразы, которыми и без того пестрят все газеты? Взбодритесь. Видите, я прост и доступен — никаких церемоний. Соответствуйте.

Демон запрокинул голову, и из его глотки вырвался рев, который был слышен и в Пальпах.

— Да что ж вы такой нервный? — всплеснул ручками специальный корреспондент. — Генсен и тот чувствовал себя свободнее — это с его-то угрызениями совести. Подумайте о нем, и вам сразу полегчает. Значит, первый вопрос: вы такой стеснительный, я бы даже сказал — робкий. Как вам удалось заработать репутацию самого грозного судьи Ниакроха?

— Я — робкий?!! — вскричал Бедерхем.

— Напишем — тяжким трудом. Читатели любят знать, что кто-то где-то тяжело трудится. Это вдохновляет, нацеливает на успех и, соответственно, увеличивает тираж. Даже не спрашиваю, согласны ли вы. Если вы мыслящее существо, то, разумеется, — да.

Второй вопрос: как вам удается совмещать должность Адского Судьи, Гончей Князя Тьмы и личную жизнь? Как ваша семья относится к вашей работе?

Бедерхем вытянул когтистую руку, чтобы схватить журналиста, но тот изящно уклонился и произнес:

— Напишем, с пониманием. Конечно, не без конфликтов, в какой же семье не случается ссор и споров? Но вы их преодолеваете вместе, дружно, сплоченно. Просвещенный читатель, на которого ориентирован журнал «Сижу в дупле», любит, когда у наших героев крепкая семья. Вам, вероятно, трудно это понять. У вас, как мне сообщали из достоверных источников, все больше междоусобицы, кровавые распри и братоубийства. Я намекну об этом во вступлении, и мы сразу будем иметь интригу: дескать, вы мне этого не рассказываете — защищаете честь мундира, а я и так знаю. Поверьте моему опыту, дружище, — подписчик любит читать между строк.

Бедерхем заскрипел.

— Вижу, у вас силы буквально на исходе. Это же надо — так волноваться. А на вид такая серьезная, внушительная фигура. Как обманчива порою внешность. Ладно, не буду вас терзать, последний вопрос. Такой, с юморком. Не хотите ли когда-нибудь начать праведную жизнь на поверхности земли? Уйти из демонов, податься в журналисты — это я шучу.

И поскольку судья только клацал зубами, сам же и ответил:

— Понимаю, понимаю. Климат не подходит. Ну, спасибо за сотрудничество. Думаю, из нашей содержательной беседы получится статья на три или четыре полосы. Вы сейчас осматривайтесь, располагайтесь. Милорд да Кассар покажет вам замок. А два экземпляра журнала с автографом и теплой дарственной надписью я вам обязательно пришлю, даже не сомневайтесь.

И бравый корреспондент, сунув под мышку кипу исписанных листочков, бодро двинулся к выходу.

— У нас не всегда так, — торопливо сказал Зелг и, с невероятным усилием припомнив хорошую фразу, добавил: — Ваша честь, милости просим. Мы вас уже заждались.

— Я прибыл минута в минуту, — сухо заметил Бедерхем. — Вот уже две с половиной тысячи лет, исключая последние двадцать семь лет разброда и смуты в Кассарии, я прибываю именно в это время — к началу Бесстрашного Суда.

— Кошмар, — кивнул Зелг. — В смысле, какая точность.

— Как вы это выносите? — спросил судья, когда к нему приблизились его давние знакомые — кассарийский голем и князь Мадарьяга. — Главное — зачем?

— Издержки пацифизма, ваша честь, — невозмутимо отвечал домоправитель.

* * *

Описывать все перипетии длинных судебных заседаний не имеет смысла. Достаточно сказать, что придворный летописец герцога Кассарийского подробно и обстоятельно задокументировал каждое рассмотренное дело и за неделю исписал убористым почерком три амбарные книги. Вместе с ним усердно трудились четыре футачика-скорописца, шестеро гномов — распорядителей чернил и перьев, два архивариуса, семнадцать переводчиков, один специалист по душевным болезням, три приглашенных юриста — доки по части редких и давно забытых законов и многие другие.

Бесстрашный Суд в этом году случился на редкость открытым: в Кассарию впервые пустили журналистов и художников, призванных освещать столь редкое и неординарное мероприятие.

Судья Бедерхем был не в восторге от этой идеи. Его протесты горячо поддерживал возмущенный Бургежа, рассчитывавший стать единственным представителем прессы на бесконечных процессах и, таким образом, располагать кучей эксклюзивного материала. Но Зелг оказался непреклонен, и шестеро виднейших репортеров Ниакроха получили разрешение на статьи и интервью.

Художники немедленно разложили свои маленькие столики, вооружились кистями, красками, углем и мелками и принялись лихорадочно рисовать присутствующих — благо колоритных лиц здесь хватало.

Особой популярностью пользовались, конечно, сам демон Бедерхем, Зелг, Такангор, Кехертус и грандиозный Думгар, рисовать которого было не только интересно, но и легко, ибо его каменная физиономия почти никогда не меняла выражения.

Карлюза позировать стеснялся, чего нельзя сказать о его осле, каковой, очевидно, возжаждал славы после памятного участия в сражении. Скалящая зубы ослиная морда постоянно всовывалась в ряды живописцев и призывно подмигивала.

Мадарьягу рисовать почему-то побаивались, хотя и без него Кассарию заполонили существа отнюдь не безобидные.

Когда вышли первые статьи в утренних газетах, в мире моды случилась форменная революция. Все знатные клиенты непременно желали иметь такой же красно-черный плащ в виде драконьих крыльев, как у герцога да Кассара. И несчастные портные никак не могли втолковать им, что для этого необходимо обзавестись такими же связями, не говоря уже о происхождении.