Мальтийский крест. Том 2. Черная метка - Василий Звягинцев Страница 24

А леса вдруг в Пиренеях как следует разгорятся — к кому первым делом за пожарными вертолётами, летающими лодками и спасателями? К русским! К норвежцам или немцам и не пробуют обращаться. Даже в голову не приходит».

Не видел ещё Доджсон разозлённого, но из последних сил сдерживающегося Императора. Это Николай Второй злиться вообще не умел, только обижаться, а предыдущие Романовы очень даже! Николай Первый Павлович чуть войну Франции не объявил, когда про него фарсовую пьеску в парижском театре поставили. Вежливо, через посла попросил эту пакость из репертуара убрать. Тогдашний президент, Луи-Наполеон, императором ещё не назначенный, заявил, что у них демократия и подобные вопросы не в его компетенции. Пришлось Николаю передать по телеграфу, что в таком случае он направит в Париж миллион зрителей в серых шинелях, которые пьеску непременно освищут. Так и сняли — никакая демократия не помешала.

— А вот этого — не видел? — вопреки всем законам дипломатии (да и при чём здесь дипломатия, если Олег считал, что разговаривает со своим вассалом), Император показал президенту обыкновенный, простонародный кукиш. — И не возмущайся, — тут же пресёк он возможный протест. — У нас многие лишние слова заменяются жестами. Степняки-кочевники, что с нас взять? Повторяю — с сегодняшнего дня мы никого спасать не будем! — сказано было так, словно каждый звук этой фразы произносился отдельно и с особым напором. — Как в морском законе, вами, англосаксами придуманном: «Нет спасения, нет вознаграждения». Наоборот — ещё правильнее. Мы, дураки-русопяты, тысячу лет всех бесплатно спасали, сами при этом погибая нередко, и в голову никому прийти не могло, что с нуждающегося в помощи можно за спасение деньги брать…

— Что ты от меня хочешь? — потерянно спросил президент, понявший, что напрасно он в эту игру ввязался.

— От тебя? — удивился Олег, восстанавливая душевное равновесие. — Совсем ничего. Третий раз повторяю — мы хотим, чтобы вы, в духе той декларации, что ты изложил, насчёт угрозы Дикого Юга цивилизованному Северу, объявили у себя всеобщую мобилизацию, построили всех, способных носить оружие, «под ружьё», перевели экономику «на военные рельсы». Знаешь такое выражение?

Доджсон грустно кивнул. Он, похоже, уже мало что соображал геополитически. Примерно как король Греции на крейсере «Олег» в одиннадцатом году, в обществе лейтенанта Луки Пустошкина [120]. Забавный, в своём роде, случай.

Крейсер пришёл в Афины и давал бал в честь королевской семьи. Королева эллинов, как известно, была русская, бывшая Великая княжна Ольга, и в обществе соотечественников чувствовала себя превосходно. Король же Георг, за номером первым, по рождению был датчанином, но за отсутствием практики по-датски говорить разучился. По-гречески учиться не хотел — он уже вышел из такого возраста, чтобы учиться. По-французски ни слова не понимал, а по-русски, конечно, ещё меньше. Вообще только мычал, и от этого ему было очень скучно.

Луке Пустошкину, который к тому времени дослужился до старшего лейтенанта, приказали его величество развлечь, и он сразу сообразил, что ему делать.

Почтительно пригласил монарха следовать за собой, в пустую кают-компанию. Показал ему всё, что стояло на столе, и сказал: «Вуаля!»

У короля лицо сразу стало более интеллигентным, и даже замычал он как-то веселее…

Примерно после десятой рюмки Лука проникся к Георгу уважением. В первый раз в жизни своей он видел настоящего монарха, который пил, как лошадь. От избытка чувств он похлопал его по колену и предложил:

— Руа, бювон ещё по одной?

— Бювон, — согласился руа, сиречь король, который к этому времени уже немного овладел французским языком.

Ещё через полчаса союз между греческим королём и русским старшим лейтенантом был заключён на вечные времена.

Они сидели обнявшись и плакали. Лука сквозь слёзы пел про камаринского мужика, а король горестно ему подвывал…

Доджсон, в отличие от Георга, пока ещё ухитрялся держать державного приятеля и сюзерена в фокусе обоих глаз и разбирал смысл произносимого.

— А мы, Великая Россия, — с напором говорил Олег, которому эти капли алкоголя до души не достали, — впервые в истории собираемся никому не помогать, забыть о случаях, на которые вы сильно надеетесь. Хватит, одним словом. Точка. Амба. Впредь, если очень попросите — то за очень большие деньги. К примеру — каждому русскому солдату, согласившемуся добровольно за вас повоевать, станете платить вдвое от принятых у вас сумм. Подходит?

— Ошибиться не боитесь? — неожиданно трезвым голосом спросил Доджсон.

— Нам ошибаться не в чем, — ответил Олег. — Вы, допустим, за океаном какое-то время отсидитесь. Европейцы — хрен. Ежели попрёт на них миллионная сила через Средиземное — не отобьются. Пока этого не случилось — перескажите и им то, что мне объясняли насчёт положения на Юге. Пускай у себя объявляют всеобщую мобилизацию, тренируются круглосуточно (инструкторами мы поможем), бросают всё и готовятся к тотальной войне…

— Да как же это можно, так сразу? — спросил Доджсон.

— Можно, если жить хотят. Езжайте, как Вудро Вильсон, с лекциями, разъясните, что их ждёт. Мы, Россия, ни в какие конфликты, нас лично не касающиеся, вмешиваться теперь не будем. Зато согласны взять на себя обеспечение всех стран ТАОС продовольствием, газом, нефтью и любой промышленной продукцией, производство которой у вас упадёт вследствие всеобщей подготовки к войне. Оружием любой номенклатуры и в любых количествах. По рыночным ценам, естественно.

— Хорошо вы всё продумали, — слегка обескураженно ответил президент.

— Вы надеялись — это мы станем даром кровь проливать, вы — за деньги технику поставлять. Наоборот — не желаете ли?

На этом, собственно, переговоры и завершились. Главное сказано и услышано. Олег Константинович не сомневался, что все его условия будут приняты, а куда деваться? Ну, само собой, формулировки можно уточнять и шлифовать, но — непринципиально.

Император надеялся, что кое-какие акции, планируемые Катранджи в Средиземноморском бассейне, произведут на европейских политиков, а главное, на их электорат нужное впечатление. После чего останется только ждать и прикидывать, чьего премьера или президента можно принять сразу, а чьего — в приёмной помаять. Русские князья, бывало, в Орде по полгода у ханов аудиенции ждали…