Жажда крови. Женевьева неумершая - Джек Йовил Страница 23

Анимус прижимался к лицу Детлефа Зирка, вбирая в себя его смущение, его желание, его боль. И разрастающуюся в нем раковую опухоль Тьмы. Именно до Тьмы и требовалось добраться Анимусу. Было бы несложно заставить Еву просто совратить его, как она сделала это с Рейнхардом Жесснером. Но какой в этом смысл? Секс – не та вещь, которая способна оторвать Детлефа от Женевьевы. Это могут сделать Тьма, Хайда внутри Зикхилла, деградация, проявление подавляемых животных инстинктов.

Ева с силой обхватила Детлефа за шею, прижимая к себе во время поцелуя, едва не придушив его.

– Ударь меня, – шепнула она.

етлеф застыл в ее объятиях.

– Нет, – говорила она. – Мне это нужно, я этого хочу…

Она цитировала текст «Странной истории доктора Зикхилла и мистера Хайды» почти точно, но не совсем. Предполагалось, что Ниту столько били, что у нее воз-икла извращенная тяга к боли. А Нита была в той же мере порождением разума и пера Детлефа Зиркза как и игры Евы Савиньен. Он написал о том, как упоительно причинять и ощущать боль, и Анимус знал, что он отыскал эти чувства в себе и выплеснул на сцену. Этот опыт окажется гибельным для него, как неумелые опыты Зикхилла привели его, в конце концов, к краху.

Хватка Евы становилась все сильнее, костяшки ее больших пальцев зарылись в мягкий второй подбородок Детлефа.

– Ударь меня, – повторяла она, усыпая поцелуями его лицо, – сильнее.

Его глаза блеснули, и Анимус увидел в них, что этот призыв проник в самую глубь его души, вытаскивая на поверхность желание причинять боль, которое всегда присуще гению. Отчасти благодаря этому качеству он обрел поразительную силу, понадобившуюся, чтобы сокрушить Вечного Чародея. Потому-то его и тянуло к девушке-вампиру.

Часть Детлефа Зирка жаждала боли, крови, зла. Это чувство было настолько близко к любви, что порой они казались неотличимыми.

Ева сняла одну руку с шеи Детлефа и, растопырив пальцы на манер когтей, попыталась вцепиться драматургу в лицо.

Он отбросил ее руку.

Его лицо было маской гнева, черты в точности соответствовали рекомендуемому в учебниках по актерскому мастерству проявлению ярости, изображая чувство, которое он не вполне испытывал. Детлеф схватил руку, сжимавшую его горло, и оторвал ее от себя. Он ударил Еву, с силой смазав костяшками пальцев по щеке, поставив ей настоящий синяк.

Анимус был доволен.

Ева дразнила Детлефа, льстя и оскорбляя, моля и провоцируя. Она призывала наказать ее, искушала его сделаться Хайдой.

Она дала ему пощечину, и он ударил ее в грудь. Благодаря Анимусу она не чувствовала боли, но была достаточно хорошей актрисой, чтобы убедительно изобразить ее.

В пылу борьбы их одежда растрепалась и кое-где порвалась. Между ударами они обменивались быстрыми ласками.

Ева схватила со стола бутафорскую реторту и разбила о свою голову. Стекло было из сахара, но клейкие осколки прилипли к ее лицу, кололи и раздражали их кожу во время поцелуев. Они расцарапывали друг друга, оставляя на лицах кровавые полосы.

Детлеф с силой ударил ее в живот. Она согнулась пополам, и он швырнул ее на диван Зикхилла.

Здесь был занавес третьего действия.

Еву кольнуло сомнение, но Анимус стер его. Все шло замечательно. Детлеф рвал на ней одежду, превращая ее изящное платье в подобие лохмотьев Ниты.

Детлеф навалился на Еву, а занавеса все не было.

Женевьева оцепенела от ужаса, по жилам побежал огонь. Ее клыки выскользнули из десен. Ногти превратились в когти, твердые, как алмазы. То, что она увидела на. сцене, заставило ее жаждать крови.

Она не понимала той неестественной любовной сцены, что разыгрывалась сейчас внизу, но ненавидела себя за то, что возбудилась при виде нее до красной жажды. То, что проявилось сейчас в Детлефе, было в нем всегда, это она знала. Возможно, это не большее извращение, чем их собственная любовь, объятия вампира и человека, которые всегда приводили если не к причинению боли, то к кровопролитию. Но здесь Ева руководила Детле-ом, искушала его, как мистер Хайда искушал в финале Соню Зикхилл, желая пробудить чудовище и в ней тоже.