Хроники Порубежья - Юрий Рудис Страница 23

— Тихо! — вдруг сказал Иван. — Машина, вроде. Кажись, сюда едет.

— Может менты? — понадеялся Митька.

— Всякие чудеса бывают. Может и менты.

Звук автомобильного мотора стал громче и вдруг затих.

— На аллее стали, — определил кузнец Ермощенко. — Ну, да, дальше-то не проехать. Только не менты это.

Увы, он был прав. Наверху послышались приветственные возгласы, и скоро в бункере резко запахло бензином.

— Вот, суки, — с чувством произнёс Митька, неохотно отрываясь от созерцания стены. А кузнец наклонился, пошарил у себя под ногами и выпрямился с двумя кирпичами в руках.

— Булыжник — оружие пролетариата или наш несимметричный ответ Керзону. Держи.

— Не знаю никакого Керзона, — угрюмо сказал Акимушкин. — Но всё равно, мерси. Сане тоже дай.

— Керзон это такой лорд, брат английской королевы, знать его необязательно. Саня, возьми кирпич.

— Потом, — пробормотал Саня, до которого только теперь дошло, что семь светящихся точек, составлявших верхнюю часть чертежа, есть ничто иное, как схематичное изображение созвездия Большой Медведицы. Это открытие наполнило его душу радостью. Смутное чувство, что спасение придёт вместе с пониманием того, что связывает две половины светящегося рисунка, переросло в твёрдую уверенность. Это было чистое безумие, с которым ничего нельзя было поделать, а оставалось только, вопреки всякой логике, подчиниться ему.

— Ку-ку, — раздалось за дверью. — Живы еще?

— Кто говорить будет? — спросил Иван Митьку.

— Давай, ты. Они твой голос знают.

— Вот она слава-то. Ну да ладно.

До Сани, поглощенного изучением рисунка, словно издалека доносились голоса переговорщиков. Кузнец тянул время, взывая к сознательности гопников. Он всё недоумевал, что из-за пустяковой драчки те собираются поджарить ни в чем, по большому счёту, не повинных людей. Противная же сторона трактовала побои, нанесённые Гене, Серому, безымянному козлёнку и прочим, как оскорбление, которое можно смыть только кровью. Впрочем, намекалось, что если осажденные сдадутся, то до смерти их никто убивать не станет, а только так, слегка поучат, чтоб знали на будущее своё место.

Так что, если кого-то здесь и поджарят, то в этом он пусть винит только своё тупоё упрямство и маму с папой, которые его такого произвели на свет.

— А этого, козлёнка вашего, вообще никто пальцем не трогал, — закричал Иван, исчерпав аргументы, и совершил тем самым серьёзный дипломатический промах, потому что после этих слов повисла тягостная пауза.

— Козлёнка, между прочим, Валентином зовут, — раздалось, наконец, на верху. И сказано это было даже с какой-то гражданской скорбью, с преувеличенной искренностью в голосе, свойственной ведущим ток-шоу.

— А за козла ответите! — завопил вслед за тем кто-то злобно и уже без всякого гражданского чувства. Вероятно, это был сам козлёнок Валентин. Переговорный процесс зашёл в тупик.

— Чего там трындеть? — присоединились еще какие-то деструктивные элементы. — Стоять околели. Бензин выдыхается.

— Слыхали глас народа? — спросил вражеский дипломат. — На счёт три поджигаем. Раз…

— Спасите! Помогите! Убивают! — заорал во всю глотку Иван.

— Ты чего, Ермощенко? — удивился Митька.

— Пусть думают, что мы страшно боимся, — пояснил тот нормальным голосом и снова заголосил.

— Пожар! Пожар!

— Два…

— А на самом деле мы, можно подумать, не боимся.

— Боимся, но не совсем, не до потери всё же пульса. Но они-то того не знают, пусть расслабятся слегка. На помощь! Погибаем!

— А чего, и правда, — согласился Акимушкин. — Саня, подхватывай. Спасите! Спасите!

— Три! Ёлочка, гори!

— Все. Подожгли, твари, — просипел Иван внезапно севшим голосом. Тусклая полоска света под дверью на глазах налилась живой краснотой, резко запахло дымом.

— Ну, — Акимушкин задрал рукав куртки и взглянул на часы. — Подождем минут десять и вперед.

Между тем помещение быстро наполнялось дымом. Иван закашлялся и сказал. — Нет, десяти минут нам тут не высидеть.

— Пожалуй, — согласился Митька. — Еще минуты четыре, и вперед. Помирать, так с музыкой.

— Без вариантов.

— Подождите, — вдруг торопливо, боясь, что к нему не прислушаются, проговорил Саня, который всё это время так и стоял на одном месте, боясь, что при малейшем его движении рисунок на стене погаснет.

— Чего ждать? Ждать, паренек, больше нечего.

— Я знаю, как эта штука действует.

— Какая штука, Саня?

— Да на стене которая. Огоньки эти…

Акимушкин приблизился к приятелю и увещевающе похлопал его по плечу. — Ты, главное, не волнуйся. Вот, возьми камушек, — в Санину ладонь легла половинка кирпича, холодная, как лёд. — Когда дверь откроем, то сразу побежим. Держись за нами. А кто дорогу заступит, бей того, не раздумывая. Да не перепутай, не завезень мне, или вон Иванычу, по затылку. Ясно?

— Ясно, ясно. Но две минуты-то у нас есть?

— Наверно, есть.

Саня скинул Митькину руку с плеча и, в свою очередь, рванув его за воротник, развернул лицом к стене. — Смотри!

— О, Господи. Легче, Саня. Чего смотреть-то?

— Да на огоньки эти, чёрт! Видишь, внизу вроде как ладонь нарисована. Это подсказка. Значит, надо обратить внимание на то, куда она указывает. А она указывает наверх. То есть, на те огоньки, что над ней.

— Товарищ твой, видать, в уме повредился, — меланхолично заметил Ермощенко. — Я так думаю, от перенапряжения. Есть, конечно, шанс, что медицина ему поможет, если, конечно, выберемся. Но с умалишённым на руках выбраться нам, скажу прямо, будет трудновато.

И словно в подтверждение этих суровых слов, Саня воскликнул. — Вы слыхали когда-нибудь про интуитивный интерфейс?

— Ты слыхал? — спросил Митька у натурального кузнеца.

— Да ни боже мой, — замахал тот руками.

Но Саня находился в том состоянии просветления, когда человека практически невозможно вывести из себя. — Представьте, что есть какое-то устройство. И его панель управления устроена таким образом, чтобы незнакомый с устройством человек мог самостоятельно разобраться в том, как оно работает.

Так вот, граждане, то, что вы видите на стене, это и есть интуитивный интерфейс.

— Нет, — сказал кузнец. — Насчёт медицины я, кажется, погорячился. Не достигла она у нас того уровня.

— Значит, так, — сказал Саня. — Можете считать меня за сумасшедшего, но пока вы не сделаете, то о чём я вас попрошу — с места не двинусь.

— Не двинешься? — холодно удивился Митька. — На руках понесём.