Языки Пао - Джек Вэнс Страница 23

Беран не мог скрыть изумления. Финистерл же продолжал тихим голосом:

— Вы — паонит, вы не понимаете нас, людей Брейкнесса. Мы — совершенные индивидуалисты, у каждого своя личная цель, и паонитское слово «сотрудничество» в языке Брейкнесса даже не имеет эквивалента. Могу ли я что-либо выиграть, передав сведения о вас Лорду Палафоксу? Подобный акт совершенно бессмыслен. Я бы совершил нечто, не дающее никакой ощутимой выгоды мне самому. Если я ему ничего не скажу, то остается альтернатива…

Беран пробормотал:

— Верно ли я понял вас — вы не собираетесь докладывать обо мне?

Финистерл кивнул:

— До тех пор, пока это не станет мне выгодным. А предвидеть, когда это случится, и случится ли, я не могу.

Прошел год — год волнений, скрытого торжества и тайно лелеемых надежд, год искусных махинаций, усердных занятий, где насущная необходимость учиться сама порождала силы и способности. Год, на протяжении которого Беран Панаспер, паонитский изгой, был прилежным, но нерегулярно посещающим классы студентом Института Брейкнесса, а Эрколе Парайо, паонитский лингвист-стажер, делал стремительные успехи в трех новых языках: валианте, текниканте и когитанте.

К удивлению Берана и к его немалой выгоде, когитант оказался языком Брейкнесса, лишь слегка измененным с учетом субъективизма, присущего основному языку Пао.

Беран предпочел не демонстрировать своего полного неведения в том, что касалось текущих событий на Пао, и не торопился с расспросами. Но все равно, окольными путями он узнал очень многое.

На обширных территориях двух континентов — Химант Литторал на Шрайманде — и на побережье бухты Желамбре в северной части Видаманда царило насилие и беззаконие, а в лагерях для перемещенных лиц — беспросветная нищета. Никто со всей определенностью не знал планов Бустамонте — без сомнения, это входило в его задачу. В обеих зонах коренное население лишалось всех прав, тогда как новоязычные территории все расширялись, раздвигая границы исконных паонитских земель. Новые поселения были все еще относительно невелики, да и жители их слишком молоды: дети первого и второго восьмилетия жизни, руководимые небольшим количеством преподавателей-лингвистов и принуждаемые ими под страхом смерти говорить только на новом языке.

Приглушенными голосами стажеры делились воспоминаниями о муках и страданиях своего народа: пассивное упрямство населения, даже перед угрозой голодной смерти — ответные действия, вызванные истинно паонитским пренебрежением к собственной жизни.

Во всем же остальном Бустамонте проявил себя как достойный правитель. Цены были стабильны, гражданские службы функционировали успешно. Его собственный уровень жизни был достаточно высок, дабы удовлетворить паонитскую страсть к помпезности, но и не расточительно-экстравагантен. Недовольство проявлялось лишь на Шрайманде и Видаманде — разумеется, слово «недовольство» не вполне точно отражает царящую там ненависть, боль и горе. О детских сообществах, которые с течением времени должны были заселить все освобожденные территории, было известно мало, и Берану не удавалось отличить измышления от истины.

Урожденный паонит наследовал нечувствительность к человеческим страданиям — не столько бессердечие, сколько покорность силам судьбы. Пао был очень густонаселенным миром, и любой катаклизм автоматически затрагивал огромную массу населения. Паонит скорее будет тронут видом птички со сломанным крылышком, чем известием о том, что десять тысяч человек погибли от цунами.

Паонитское начало в Беране было затушевано его образованием, ибо население Брейкнесса воспринималось как собрание независимых личностей. Может быть поэтому он был глубоко тронут болью Шрайманда и Видаманда. Ненависть, чувство, до сего времени глубоко чуждое его натуре, формировалось в нем. Бустамонте, Палафокс — эти люди совершили тяжкий грех, им есть за что держать ответ!

Год заканчивался. Беран, ввиду счастливой комбинации природного ума, энтузиазма и знания языка Брейкнесса, в качестве лингвиста-стажера получил достойный аттестат, а также добился кое-каких успехов в качестве студента Института Брейкнесса. Таким образом, Беран существовал как бы в двух ипостасях, что, впрочем, не доставляло ему особых хлопот, потому что в Институте Брейкнесса решительно никому не было дела до его проблем.

В качестве же лингвиста-стажера ему было сложнее. Его соученики-паониты, повинуясь стадному чувству, были любопытными, и Беран снискал репутацию человека странного, так как у него не было ни времени, ни склонности разделять с остальными их досуг.

Студенты изобрели шуточный язык-уродец, нечто среднее между паонитским, когитантом, валиантом, текникантом, меркантилийским и языком Батмарша, с синкретическим синтаксисом и пестрым словарем. Эта мешанина по-лучила название Пастич.

Студенты упражнялись в беглости речи на этом языке и говорили на нем, к неодобрению наставников, считающих, что их усилиям можно было бы найти лучшее применение. А студенты, изучавшие одновременно валиант, текникант и когитант, возражали, что по всей логике переводчики должны говорить на своем, особом языке — так почему же для этих целей не подходит Пастич? Преподаватели в принципе соглашались с ними, но возражали против Пастича как языка бесформенного, более походившего на лоскутное одеяло, без стройности и стиля. Студенты отшучивались, но тем не менее предпринимали попытки придать своему детищу стройность и стиль.

Беран вместе с остальными изучил Пастич, но в его совершенствовании участия не принимал. На лингвистические изыски у него уже не хватало энергии, так как для нее были иные области приложения. К тому же близилось время возвращения на Пао, и нервы Берана натягивались как струны.

Остался месяц, потом неделя, и вот уже лингвисты не говорили ни о чем, кроме Пао. Беран держался в стороне, бледный и взволнованный, кусая губы.

Он встретил Финистерла в одном из темных коридоров — и замер. Неужели Финистерл, которому он так глупо о себе напомнил, доложит о нем Палафоксу? Неужели Финистерл загубит труд целого года? Но Финистерл прошел мимо, сосредоточенный и погруженный в себя.

До отправки на Пао оставалось четыре, три, два дня — и вдруг грянул гром. Удар был таким сильным, что Беран словно примерз к стулу, и розовый туман поплыл перед его глазами. Он едва слышал слова преподавателя:

— …сейчас вы услышите речь Великого Магистра, инициатора программы. Он определит рамки вашей деятельности и меру вашей ответственности. Прошу, Лорд Палафокс.

Палафокс вошел в класс, глядя прямо перед собой. Беран скорчился в своем кресле, как кролик, который надеется, что орел его не заметит.

Палафокс слегка поклонился студентам, скользнув взглядом по лицам. Беран скрючился в три погибели за спиной впереди сидящего, и глаза Палафокса не остановились на нем. Палафокс говорил:

— Я следил за вашими успехами. Они значительны. Ваша учеба на Брейкнессе — чистый эксперимент. Ваши достижения мы сравнили с успехами аналогичной группы, работавшей на Пао. Очевидно, атмосфера Брейкнесса сама по себе является стимулом — ваши успехи существенно значительнее. Я знаю также, что вы даже изобрели свой собственный синтетический язык — Пастич,