Душа неприкаянная - Тимофей Печерин Страница 23

В первую ночь засада ничего не дала. Впустую закончилась и вторая попытка. Но на третьи сутки старания брата Теодора были-таки вознаграждены. Внутри дома, в окне второго этажа что-то сверкнуло, похожее на молнию. Да несколько раз вдобавок. А откуда еще могли взяться молнии, коль на темном небе ни облачка? Разумеется, от волшбы!

Монахи в отряде подобрались крепкие. Кто-то из них решил посвятить себя Богу и Хранителю, сойдя со стези воина. Кто-то прежде был мореплавателем. Ну и еще кое-кто из монахов некогда промышлял разбоем. Ныне покаявшись… но прежних навыков не оставив.

Так или иначе, чтобы выломать дверь, сил подручным брата Теодора хватило. Затем двое монахов встали в караул у входа. Тогда как остальные ворвались внутрь.

Аль-Хашим обнаружился не то в рабочем кабинете, не то в небольшой лаборатории. Точнее выяснять назначение этой комнаты брату Теодору было некогда.

Запах гари, сопровождавший алхимика, говорил сам за себя. Как и загадочная, непременно колдовская, фигура, украшавшая пол. Аль-Хашим не успел сойти с нее, когда подоспел инквизитор с помощниками. Не давая хозяину дома опомниться, брат Теодор поспешил обвинить его в колдовстве и связях с дьяволом. После чего с легким сердцем велел доставить алхимика в каземат под Собором.

Подхватив Аль-Хашима под белы руки, монахи отволокли его прочь. По пути, разумеется, намяв старому грешнику бока. Смирение смирением, да только для защиты веры одних лишь слов недостаточно. И даже убивать на самом деле можно… прощая и без ненависти. Но даже сострадая и молясь за обреченную душу.

Брат Теодор уходил последним. А перед тем обошел и обыскал дом в поисках еще каких-нибудь богатств алхимика. Все-таки не хлебом единым жив человек и отнюдь не проповедями. Деньги и драгоценности, конфискованные у еретиков, инквизитор считал достойной наградой за примерную службу.

Только вот на сей раз поживиться ничем не удалось. И брату Теодору даже пришлось помолиться — каясь за свою неумеренность. Уже покидая дом, он прибил у входа табличку с надписью «еретик». Разместить ее пришлось на ставнях ближайшего окна. Поскольку дверь была высажена.

* * *

На эту-то табличку и наткнулись Вилланд и Эдна при моем незримом присутствии. Наткнулись после более чем недели пути через полграфства. И отнюдь не легкой прогулки по Эльвенстаду — этому лабиринту из улиц, узких и разных. Да с неизбывным препятствием в виде толпы, эти улицы заполнявшей.

Кого в ней только не было! Торговцы, простые работяги, оборванцы. Темных личностей тоже хватало. Кто-то из оных едва не стащил под шумок у Вилланда кошель. Мимоходом, привычным и доведенным до автоматизма движением.

Еще время от времени в толпу чуть ли не врезалась какая-нибудь повозка. Притом что до тротуаров жители этого мира еще не додумались. Как, увы, и до табличек с названиями улиц. Не говоря уж о принятии одной простой истины касательно градостроительства. Что вышеупомянутые улицы лучше вести напрямик. Не заставляя их виться между хаотично расположенными домами. Словно это не улица, а змея, изворачивающаяся под ударами лопатой.

Жара, духота и теснота встретили нас в этом городе в летний полдень. Продираясь через Эльвенстад, мы инстинктивно жались к краю улицы — поближе к тени. Благо, хоть в последних недостатка не было. Особенно ближе к центру. Дома здесь достигали четырех-пяти этажей и стояли так тесно, что порой заслоняли солнце. Зато и народу было больше. А кислорода, соответственно, наоборот.

В общем, экскурсия по средневековому городу удовольствия никому из нас не доставила. И тем болезненнее мы, все трое, приняли ее финал. Когда, добравшись наконец до двухэтажного дома под красной черепичной крышей, обнаружили дверь его выломанной. Да табличку эту в придачу. И хотя ни Вилланд с Эдной грамоте обучены не были, а общий смысл понятен был все равно.

Выломанная дверь — это, по меньшей мере, не к добру. Хуже даже, чем ехать ночью в лес, причем в багажнике. От такого зрелища у моего охотника аж руки опустились. Пал духом и я, как бы к Аль-Хашиму ни относился. И только Эдна до последнего тешила себя надеждой. На то, например, что она-де ошиблась домом.

— Эй… извините! — окликнула разбойница старуху, сидевшую на скамейке возле дома напротив, — это здесь живет алхимик по имени Аль-Хашим?

— Жил, — проскрипела та, выжигая остатки наших сомнений синим пламенем, — да сцапали его. Инквизиция. Ну и поделом. Говорят, с самим чертом якшался… хе-хе.

С этими словами старуха приложила пятерню то ко лбу, то к сердцу. Да так раз пять. После чего добавила:

— С чертом, не с чертом… а точно знаю: странное что-то в этом доме деялось. Рядом живем, трудно не заметить. Так что… поделом. А вы, кстати, кем ему приходитесь?

Последняя фраза прозвучала неожиданно резко, как щелчок плети. Даже видавший виды охотник вздрогнул. А старая карга не сказала больше ни слова. Только вперила в Вилланда и Эдну взгляд недобрый и цепкий. Как у сторожевой собаки. Да еще снова осенила себя пятерней. Видимо, заметив, что одна из нас — женщина. А одета неподобающе, по-мужски.

Или… быть может, каким-то чудом, посредством неведомого дара, старуха смогла узнать, что нас не двое, а трое. Приметила бестелесного меня. Так что пришлось срочно удалиться от ставшего бесхозным дома. А молчание нарушить, только скрывшись в узком тенистом переулке.

— Да, дело дрянь, — констатировала хмурая Эдна, — кто в лапы инквизиции попал — пропал. Это не дознаватели малахольные. Выходит, зря сюда тащились.

— Ну почему же, — возразил Вилланд, — мало ли алхимиков… в одном только Эльвенстаде. Поди кто еще нам поможет.

— Что-то не уверена, — разбойница насупилась еще больше.

— А я вообще уверен… что не поможет, — вынужден был вклиниться в разговор я, — кроме Аль-Хашима кто-то… вряд ли. Все-таки бывают незаменимые люди. Хоть и в одном ремесле.

За свои слова я отвечал. Ибо даже в моем родном мире на одного подлинного ученого приходились тысячи и тысячи посредственностей со степенями. Не знающих ничего, кроме содержимого учебных программ. И только умеющих, что вкладывать эти знания в пустые студенческие головы.

Соответственно, на одного великого полководца и правителя в истории приходились легионы толстозадых штабных трутней да пустомелей-политиканов. На каждое светило медицины — полчища корыстных халтурщиков в белых халатах. А на каждый стоящий фильм выпускали воз и тележку пустопорожней дребедени.

И это в моем мире! Где образование и критерии профпригодности давно подогнаны под стандарты. Что уж тогда говорить о средних веках. Когда каждый человек вынужден был добывать знания самостоятельно, сообразно трудолюбию и способностям. Причем далеко не всегда успешно.

Ну и конечно, я знал не понаслышке об умениях Аль-Хашима. Успел их оценить. И даже отчасти согласиться с покойным Аликом Бурым. Когда тот называл старого хмыря волшебником. Хмыри и пройдохи ведь тоже бывают гениальными.

По всей видимости, этот важный момент Вилланд таки понимал. Но почему-то все препирался.