Клим Первый, Драконоборец - Михаил Ахманов Страница 23

Миновали еще два дня. Столица клокотала и бурлила, словно котел с закипевшей похлебкой. Ярилось пламя в кузнях, стучали молоты, визжали пилы тележников и плотников, вился дым над печами гончаров, шорники мастерили сапоги и сбрую, тянулись в город подводы с вяленым мясом, пивом и крупой, шли воинские отряды, гнали табуны лошадей, выбирали резвых для конницы, а битюгов покрепче – для боевых возов. Всякий день с утра Клим отправлялся на площадь к храму Благого и, усевшись на скамью, возлагал королевскую длань на увечных и недужных. Новые руки и ноги у них не отрастали, но паралитиков, чесоточных, а иногда слепцов и прочих больных он исцелял с успехом. Свершалось это при большом скоплении горожан, в благоговейной тишине. Лишь временами толпа словно вздыхала разом, и проносилось над площадью тихое, едва слышное: «Король! Наш король! Истинный владыка!» Слышать такое было не столь приятно, сколь удивительно. Клим уже смирился с зазеркальным старичком, с волшебным эликсиром, превращавшим его то ли в Самсона, то ли в Илюшу Муромца, и даже с тем, что вслед за Альжан потянулись к нему призраки, требуя отпущения грехов. Чудеса, разумеется, но таков уж мир, где он властвует и правит. Но королевская целительская магия мнилась ему большим чудом, чем привидения, вампиры, гномы и болтливое зеркало. Будучи человеком военным, он привык отнимать жизнь, а не спасать ее и не лечить недужных, и этот новый дар стал для него откровением.

В одну из ночей, разыскав подземный ход, Клим посетил жилище чародея, чтобы послушать его советы и мудрые речи. Ход, темный и сырой, кончался под лестницей на первом этаже башни. Едва он шагнул в эту камеру, как старый тулуп, висевший на стене, затрепетал, слез с крючка, встопорщил мех и, перебирая лапами-рукавами, шустро направился к пришельцу. Он походил на большого мохнатого пса, разве что не рычал и зубами не лязгал. Ткнулся по-собачьи в ноги короля, вроде бы обнюхал, успокоился и вернулся на крюк.

Клим просидел у мага заполночь. Теперь он лучше разбирался в том, что в прежнем его мире называлось геополитической ситуацией, балансом сил и превентивной угрозой. В Хай Бории не знали таких ученых слов и говорили проще: кто, что, где и кому выгодно.

Его королевство было обширной державой, тянувшейся от южных степей до Северных гор. В горах, диких и почти неприступных, обитали гномы, платившие дань Хай Бории металлами и самоцветными камнями, а дальше простирались северные земли киммерийцев и асиров. На юге, за степной равниной и реками, лежали Великие Южные Болота, а за ними – край орков, гоблинов и троллей, исконных свирепых недругов. Временами, размножившись сверх меры, они собирались огромной ордой и шли воевать хайборийские грады и веси. Век от века эти вторжения становились все разрушительнее; орки жаждали не богатств, не золота и дорогих одежд, а земли и пищи. Были они подобны саранче, пожирали скот, птицу, запасы зерна, но с особой охотой и жадностью всех, кто относился к человеческому племени. После их набега оставались только кости, вытоптанные поля да руины сожженных домов.

На востоке, в дремучих лесах, жили эльфы, остроухие, длинноволосые, зеленоглазые. Народ их, древний и немногочисленный, в Хай Борию заглядывал редко, почитая людей дикарями. Но бывало так, что какой-нибудь эльфийский принц одаривал любовью хайборийку из самых пригожих, и появлялось на свет дитя с острыми ушками и изумрудными глазами. Эльфы их не принимали, да и люди не жаловали, и становились полукровки изгоями или, в лучшем случае, певцами, арфистами и чародеями на королевской службе. Само собой, если был у них дар к таким вещам.

Запад являл более разнообразную картину и любопытные возможности. Ближайшим соседом и вассалом королевства была Нехай Бория, где говорили на том же языке, жили по сходным обычаям и отличались от хайборийцев разве что непомерной гордостью, какая свойственна жителям малой страны, ревнующим к более сильной, обширной и удачливой державе. В Нехайке, как называли эти земли хайборийцы, был свой княжеский дом, свое войско, свои ремесленники и купцы, но защититься от набегов с юга и с запада страна не могла и потому столетие назад сделалась вассалом Хай Бории. Союз был к пользе обеих держав, но в последние годы дело разладилось – дань с нехайцев брали, а иными милостями Рипель их не баловал. Советники обеих рук хотели было женить его на нехайской принцессе – по слухам, прелестной девице, хоть и строптивой, – однако идея эта короля не вдохновила. Нехайцы подождали год-другой, обиделись и отложились.

За Нехайкой тянулись до синих морей и Западного океана иные земли, населенные людьми, а в горах – гномами и драконами. Обитали там разные народы и племена, временами довольно свирепые, но все же людоедов, подобных оркам, не водилось. Хотя нетопыри, ночные кровососы, и волки-оборотни были повсюду – правда, в умеренном числе.

И на том спасибо, думал Клим, слушая чародея Дитбольда. В его книгах нашлись изображения земель и городов, а также карты, разрисованные чудищами, замками и кораблями, однако Клим не сумел прочитать ни страницы – тексты оказались на эльфийском. Эта мудрая раса, ныне оттесненная в леса, обитала в древности от моря до моря, и, по приказу эльфийских королей, все известные земли были описаны, а облик жителей запечатлен в магических кристаллах. Но кристаллов тех сохранилось немного, и не нашлось у Дитбольда подобной редкости.

Вернув свои фолианты в шкаф, маг налил Климу вина, уселся напротив в кресло, обтянутое темной чешуйчатой кожей, и разгладил бороду. Кажется, он пребывал в нерешительности, пожалуй, даже в смущении.

– Дозволь спросить, государь, и не сочти мои речи… кхм… пустым любопытством.

– Спрашивай, – сказал Клим, озирая жилище мага. Взгляд его остановился на скелете орка или гоблина – тот, словно в насмешку, скалил клыки. Здоровый лось! Такого с ходу не завалишь. Хотя, если постараться…

Дитбольд снова прочистил горло:

– Дивлюсь я, твое величество. Недолго ты в нашем мире, но уже явил себя как истинный король. Все сделанное тобою разумно, во всем тебе удача. Казна полна, войско прибывает с каждым днем, нерадивые советники исчезли, народ утихомирился и бунтовать не помышляет. И вот я…