Викториум - Владимир Ралдугин Страница 23

Дорога до Стамбула заняла почти неделю. С каждым днем жара нарастала. Все мы много времени проводили на палубе линкора. Однако к полудню она раскалялась будто адская сковорода. И передвигаться по ней можно было только в ботинках на толстой подошве. Такими постарались разжиться все. Ими щеголяли и офицеры «Александра Второго», и почти все пассажиры.

На борту броненосца плыли все члены нового посольства. Пока из-за нестабильной обстановки в столице султаната без семей. Здесь был и полномочный посланник Русской империи действительный тайный советник Иван Алексеевич Зиновьев, который до того был директором Азиатского департамента. И его первый заместитель статский советник Петр Валентинович Меркулов. И командир казачьего конвоя полковник Борис Захарович Медокур. Были и дипломаты рангом поменьше, и казачьи офицеры.

Рядовые казаки тоже предпочитали находиться на палубе, а не торчать в тесных, душных кубриках, вместе с матросами. Место на корабле ограничено, потому казакам просто повесили дополнительные гамаки в матросских кубриках. Ни те, ни другие подобному соседству были не рады.

Мы с князем почти не расставались друг с другом. Он рассказывал, чем нам придется заниматься в Стамбуле. И я понимал с каждым днем все больше, что дело мне предстоит непривычное и крайне сложное.

— Не жалеете о своем рапорте, Никита? — не раз спрашивал меня князь. И каждый раз я отрицательно качал головой. Я ни о чем не сожалел. Как бы сложно мне не пришлось в самом скором будущем, отказываться от начатого я не привык. Несколько раз я говорил это князю, но когда он в очередной раз задал мне свой сакраментальный вопрос, уже просто покачал головой.

И вот жарким майским утром на горизонте показались минареты Стамбула. Бронзовые полумесяцы на их шпилях сверкали на солнце. Купола мечетей медленно вращались, острые углы их сверкали едва ли не сильней. Когда они сойдутся, образуя луковицу, вроде тех, что украшают православные храмы, зазвучат механические муэдзины, призывая мусульман к молитве.

Всех свободных от вахты матросов выстроили на палубе. В белых парадных робах и бескозырках стояли они по обоим бортам. У сходен — отдельной группой офицеры под предводительством капитана. Посольство шагало по этому живому коридору с очень широко расставленными стенками. Первым шел посол Иван Алексеевич Зиновьев в вицмундире и при шпаге. За ним в таком же виде дипломатический корпус нашего посольства. Потом казаки Медокура в синих парадных мундирах — при шашках и карабинах. Среди них были и мы с князем. Других жандармов при посольстве не было, а потому шли мы вместе с донцами конвоя. Надеясь, что наши мундиры затеряются среди казачьих.

Так, в общем-то, оно и вышло.

Мы прошли по очень длинным сходням под гром духового оркестра, играющего на берегу. Матросы и офицеры «Императора Александра Второго» отдали нам честь. Все военные, сходящие на берег, ответили им воинским салютом.

— Благодарю вас, капитан, — протянул руку капитану «Императора Александра» Зиновьев.

Тот крепко пожал ее.

Еще раз кивнув капитану, Зиновьев ступил на сходни. И хоть он был уже пожилым человеком, к веревочным перилам их даже не прикоснулся. Голова высоко поднята. Спина прямая, будто у гренадера на смотре. Каблуки туфель отбивают четкую дробь по доскам сходен.

— Только так и должен идти мужчина, — полушепотом произнес мне князь Амилахвари. — Особенно военный. Любой взявшийся за веревки сходен уронит честь всего нашего посольства.

Но никто из нас чести посольства не уронил. Хотя идти надо было весьма приличное расстояние. Сходни были достаточно широки и тяжелы — совсем не качались. Небольшими группами сходили мы на левантийскую землю.

А там нас оглушал духовой оркестр. Несколько десятков одетых в синие мундиры с красными фесками солдат наяривали на самых разнообразных музыкальных инструментах. Играли они, конечно же, гимн Левантийского султаната.

Приветствовал нас сам падишах Абдул-Хамид II. Одетый в темно-синий мундир, по-восточному богато украшенный золотым шитьем. На голове красная феска, также богато расшитая золотом. Кисточка ее и вовсе была отлита из этого благородного металла. Через плечо переброшена шелковая перевязь, к которой крепится сабля, сверкающая от обилия драгоценных камней.

Его окружали многочисленные генералы и дипломатические чиновники. Все, как один, с длинными, густо намасленными бородами. Одеты они были подобно правителю в роскошные мундиры или же черные костюмы с котелками и цилиндрами. В глазах некоторых даже поблескивали монокли, как у самого падишаха.

И ни единого представителя местного духовенства. Да и просто человека в традиционной левантийской одежде не увидеть. Со слов князя Амилахвари я знал, что ее тут носят только те, кто открыто показывают свое неприятие изменений и европеизации. Из тех, конечно, чье мнение и демонстративное поведение хоть на что-то влияло. Остальные же представители левантийской элиты ограничивались одной только красной феской с золотистой кисточкой.

Оркестр заиграл несколько тише. Началась длительная церемония обмена любезностями. Вручение верительных грамот посольства. Передача даров от русского императора падишаху — и наоборот.

Специально для Абдул-Хамида по сходням провели самого требовательного пассажира «Императора Александра». Белоснежного ахалтекинского жеребца. С ним намучились не только сопровождающие его конюхи, но и матросы. Красавец занял самый большой отсек в трюме и его ежедневно выводили на палубу, чтобы не застоялся. Сейчас ахалтекинца взнуздали золоченой уздечкой. А на спину водрузили красное седло и затейливо украшенную попону.

Падишах долго восхищался статью и красотой коня. Гладил его по белой шее, называя ее лебединой. Говорил, что велит запороть насмерть своих конезаводчиков, потому что в его конюшнях нет ни одного жеребца, достойного стоять рядом с таких красавцем. Зиновьев принялся заступаться за них, рассказывая о достоинствах арабских лошадей. Благодаря заступничеству посла конезаводчики были спасены.

Переходили из рук в руки шкатулки с драгоценностями. Богато украшенные нож и сабли. Длинноствольные ружья. Падишах восхищался образцами русского оружия. Правда, уже не обещал запороть насмерть своих оружейников. Наоборот, он показывал Зиновьеву пистолеты и винтовки левантийского производства. И дарил их от своего имени нашему самодержцу. Правда, мне с моего места было видно, что все это образцы европейского оружия, только украшенные узором и золочением с левантийской пышностью.