Конан и Нефритовый Кубок - Джеральд Старк Страница 23

– Правильно ли я понял тебя, Конан, и тебя, юноша, чье имя я столь прискорбным образом запамятовал? – ехидно переспросил Шетаси. – Все, что вы способны предъявить уважаемому Фехтие – обвинение, будто упомянутый месьор через подставных лиц совершил на Конном Поле ставку крупнее, нежели дозволенная утвержденными правилами, и получил, вследствие случайного падения несомненного победителя, прибыль, достаточную для обзаведения небольшой винной лавкой?

– Феникс упал не случайно, – попробовал возразить Конан.

– Помолчи покуда, – непреклонно оборвал уль-Айяз. – Сие смехотворное заявление подтверждает запойный пьянчуга, известный половине города, не называя при том имен, да еще башмачник, который завтра с чистой совестью откажется от собственных слов. А если даже признает, что наговорил подобного – вы всерьез собираетесь обвинить кого-то в завышении ставок на бегах в целях наживы? В Шадизаре-то? И явиться с этим к Рекифесу? Вот смеху будет…

Шетаси раскашлялся, утомленный долгой речью.

– Воды подай, – прохрипел он, держась за поломанные ребра.

– Так что же делать? – угрюмо спросил варвар, пока наставник жадно глотал теплую водицу из кружки. – Выходит, мы только время зря потратили? И здоровьем ты тоже напрасно рисковал, так?

Уль-Айяз отрицательно помотал головой.

– Ну, слушай меня, – выговорил он, когда приступ кашля прошел. – Зря ничего не делается. Во-первых, наука тебе на будущее: не встревай, куда не следует. Да и мне поделом. Во-вторых, дуракам, как известно, везет. И Акцеля Подковку прихватил, считай, на горяченьком, и себя показал. В Управе твое имя уже на слуху, а это, поверь, немало значит. Сумеешь себя правильно поставить – далеко пойдешь. Теперь касательно жеребца этого злополучного: верни ты его ит'Карангу, хватит, потешились. Его светлости представишь докладную. И такой же отчет, только на словах и подробно, сделаешь Аддаху Рабилю. Рабиль скупиться не станет, уж поверь мне, вознаградит за труды.

– А как же Тархалл? – не отставал киммериец. – Шетаси, Огненный Феникс упал не просто так. Что-то здесь нечисто!

– По закону мы этого мошенника прижать никак не можем… – терпеливо начал Шетаси. Ши, до того смирно отсиживавшийся в уголке, перебил, не утерпев:

– Ага, по закону, значит, не можем. Досточтимый уль-Айяз, я отчетливо слышу сомнение в твоем голосе.

– Уж больно много ты слышишь, – зловеще обрезал старший письмоводитель, нехорошо посмотрев на странного спутника молодого варвара. Таковому спутнику, по скромному разумению Шетаси уль-Айяза, самое место было в Алронге, на каком-нибудь из нижних ярусов. Воришка стушевался и умолк. Уль-Айяз продолжал:

– Проучить бы его, конечно, мерзавца, чтоб впредь неповадно было, и чтоб детям своим, ежели они у него имеются, заказал бы на скачках жулить… – тут лицо старшего письмоводителя приобрело несколько рассеянное выражение, и он пробормотал, будто размышляя вслух, но так, чтобы присутствующие отчетливо расслышали: – Вот и Осарк Ушастый злющий был, ровно тысяча демонов… Знать бы, говорил, кто заезд подпортил, я б его, мол, в навоз по частям зарыл…

– Прекрасно знаю Осарка, – ввернул Ши. Похоже, карманник просто не мог хранить молчание сколь-нибудь долгое время. – Он слов на ветер не бросает. Значит, по частям, я верно понял?

– Ничего я не говорил, – рявкнул Шетаси, озлившись, – а ты ничего не слышал, ясно? Конан! Убери с глаз моих этого недоумка! Брось валять дурака и верни коня, пока ит'Каранг не приехал!

– Э-э… Прощения просим… Который тут будет Конан из Сыскной Когорты? – прокашлявшись, осведомился хриплый бас от дверей.

– Я, – неохотно ответил киммериец. Ши, напротив, с величайшей охотой и ехидством подтвердил, указуя пальцем:

– Он. У него опять крупные неприятности, да?

Коренастый, длиннорукий детина, коего Конан пару раз встречал в караулке и во дворе Управы, распространяя по крохотной комнатке крепчайший аромат дубленой кожи, пива и чеснока, просунулся в дверь.

– Так что, похоже, правда, – просипел он, с некоторым подобием сочувствия пялясь на молодого варвара, – неприятности, эта… Его светлость тебя на конюшню требовают, немедля. Что творится, страсть! Хозяин вернулся из Карпашских гор, а жеребца-то нет.

Конан покачнулся. Шетаси застонал.

– …и конь, – только и смог выговорить Ши.

* * *

Никаких особенных страстей на конюшенном дворе Сыскной Управы, впрочем, не наблюдалось – разве что имело место изрядное скопление праздно глазеющих стражников. Опять же, и глазеть-то им, по мнению Конана, бегом преодолевшего немаленькое расстояние от Приюта до конюшен, было решительно не на что.

Предполагаемое поле битвы выглядело донельзя обыденно: посередь мощеного двора сутулый старикашка в дорогой, но мешком на нем сидящей коричневой скабе нудно втолковывал что-то его светлости Верховному Дознавателю, помавая у последнего перед носом крючкообразно согнутым пальцем. Рядом, вроде бы совершенно не интересуясь происходящим, возвышался мрачный туранский красавец и мял в железных пальцах тяжелую боевую плеть-камчу, грозное оружие кочевников Великой Степи. Ясное дело, удрученно сообразил киммериец, пожаловали ит'Каранг с телохранителем.

Взгляд у его немедийской светлости уже приобрел некоторую остекленелость, а фоном беседе служили распахнутые настежь ворота конюшни, являвшие миру длинный ряд стойл, ни в одном из коих не замечалось сухопарого злобного жеребца песочно-рыжей масти.

Не представляя, как вести себя в такой ситуации и терзаясь самыми дурными предчувствиями, киммериец направился прямиком к беседующим, надеясь, что выглядит достаточно уверенно. Приблизившись шагов на десять, он услышал обрывок фразы, произнесенной скрипучим старческим тенорком с сильным шемитским акцентом:

– …таковые действия, согласно «Уложению о власть предержащих», могут расцениваться как вопиющее злоупотребление, нанесшее непоправимый вред вследствие… – тут старик прервался, и все трое воззрились на Конана: шемит раздраженно, туранец хмуро, а Рекифес, как показалось варвару, с явным облегчением.