Спасти империю! - Алексей Фомин Страница 23

Царевич с течением времени не то чтобы охладел к Валентину, но, как это часто бывает у подростков, восторженное восхищение новым знакомым просто уступило место дружескому расположению. Да и старые друзья – Федька Романов, братья Басмановы и Афонька Вяземский – не оставляли своих стараний, пытаясь вернуть себе прежнее расположение царевича. Новизна Валентиновых подарков и занятий, с ними связанных, слегка потускнела, поистерлась, а старые друзья тянули к прежнему, к старым занятиям и развлечениям. И в какой-то момент наступило равновесие. К прежнему образу жизни царевич не вернулся целиком, но, объединяя старых и новых друзей, совместил интересы и занятия, связанные с одними и другими.

Но Валентина подобные изменения совсем не расстраивали – скорее даже наоборот. Теперь он получил бо́льшую свободу – ведь царевич уже не требовал, чтобы Валентин проводил с ним чуть ли не двадцать четыре часа в сутки. Теперь можно было образовавшееся свободное время использовать по своему усмотрению. Но, несмотря на это, обнаружить рыбасоидов, кроме Бровика, вычисленного Ерохой, ни ему, ни его друзьям пока не удалось. Зато уж Бровик оказался стопроцентным рыбасоидом, без каких-либо сомнений. Валентин однозначно идентифицировал его как субъекта, значащегося в лобовской базе данных под именем Семенов Илья Ильич, топ-менеджер госкорпорации «Ространснефтегаз».

То, что здесь рыбасоид замаскировался под прислугу, было чем-то новым и необычным. По словам Лобова, рыбасоиды предпочитают «окапываться» среди высших слоев общества. Не на самом верху, но где-то рядом. Бровик же – повар. И даже не главный. Исходя из этого, и остальных рыбасоидов стоило искать среди прислуги. И главное – потихоньку разматывая этот клубок, выйти на самого Рыбаса.

Поскольку Ероха уже был знаком с Бровиком, именно ему Валентин поручил дальнейшую разработку этого канала. Теперь Ероха частенько околачивался на кухне, умудрившись стать чуть ли не лучшим другом главного царского повара Молявы. С Бровиком особой дружбы у него не получилось, но в целом отношения между ними сложились приятельские. Частенько после ужина они, сидя втроем на опустевшей кухне, потягивали винцо, выставляемое Ерохой, и играли в шашки. Пить Бровик пил, но ума не терял. Языка особенно не распускал и имен никаких не называл. Ночевал он здесь же, рядом с кухней, деля небольшую комнатенку на двоих с Молявой. В большой же комнате на двухъярусных полатях спали остальные повара и поварята. Жизнь Бровика и все его интересы на кухне вроде бы начинались и на кухне же и заканчивались. Никуда больше он не ходил и ни с кем не контактировал. Но на кухне, кроме него, рыбасоидов больше не было! Порой Валентину начинало казаться, что Ероха лишь зря теряет там время, наблюдая за Бровиком. С другой стороны, даже если Бровик ни с кем из своих не контактировал и на первый взгляд никак не был задействован в общекомандной игре рыбасоидов… Но зачем-то же рыбасоиды его внедрили на кухню!

Так что всякий раз, когда Валентину хотелось воскликнуть: «Да ну его, Ероха, этого Бровика. С ним все уже ясно. Нужно искать в другом месте», – он заставлял себя промолчать, и все продолжало идти по утвержденному ранее сценарию. Силка же нашел подходец к братьям Басмановым, в довершение ко всем своим порочным наклонностям оказавшимся еще и азартными игроками. Игра в «наперстки» их не просто увлекла, но самым настоящим образом покорила. Тем более что Силка старался оставаться хоть и в небольшом, но проигрыше. К этой же компании присоединились и другие страстные игроки: дон Альба и Афанасий Вяземский. Федька же Романов предпочитал наблюдать за игрой со стороны, давая советы игрокам, но сам никогда не играл. Однако когда дон Альба посетовал на отсутствие игральных карт, предварительно объяснив окружающим, для чего они нужны, Федька тут же разыскал придворного живописца и дал ему соответствующее задание. Через пару дней вся честная компания начала резаться в нечто похожее на покер, чередуя его в дальнейшем с игрой в «наперстки».

Иван же, будучи всегда на людях и почти никогда не оставаясь один, оказался столь же одиноким, сколь и глубоко несчастным. Валентин уже научился искренне жалеть его, называя царевича про себя не иначе как «наш сиротка». Ох не сахар это – с малолетства расти сиротой, даже будучи царского рода. Может быть, что царское происхождение еще и усугубляет ситуацию. Все перед ним угодничают и лебезят, держа в уме лишь одно: как бы половчей использовать сиротку. И за всем этим розовым сиропом блудливых славословий нет ни грана настоящей любви. Той бескорыстной любви, которую только и могут дать мать и отец.

Наверное, поэтому он так привязался к Василисе, делясь с нею перед сном своими мыслями и эмоциями. Да и сама Василиса, похоже, не осталась равнодушна к сироте. Как-то даже на вопрос Валентина о том, что ей вчера удалось узнать от Ивана, Василиса сурово заявила:

– Михайла! Если ты задумал Ивану навредить, то знай, что в этом я тебе не помощница! Не позволю сиротку забижать!

– Дура-баба! – разозлясь, вскричал Валентин. – Это я-то хочу его обидеть?! Да я единственный, кому по жизни от Ивана ничего не нужно! Да ты кругом оглянись! Глянь, кто его окружает! Звери лютые! И все от него чего-то хотят! Кто денег, кто сана какого-нибудь, а чаще и того и другого вместе. И все подталкивают его к подлости, жестокости и смертоубийству! Если мы не вытащим его из этой ямы, то кто это сделает?

Разговор этот случился в присутствии всей команды, поэтому каждый счел необходимым внести свою лепту в укрепление духа своей боевой подруги.

– Василиса! – веско произнес дон Альба, накручивая на указательный палец свой длинный ус. – Ты здесь хоть одного настоящего священника видела? Не ряженых в монашеских рясах (такая даже у меня есть), а настоящего священника?

– Откуда я знаю, – огрызнулась она. – Я весь день дома сижу. Ночью выхожу и ночью же возвращаюсь. А днем носа из дому не кажу из страха перед «царицей египетской».

– Что же ты нам раньше не сказала! – в один голос заявили Сила с Ерохой. – Мы теперь тебя будем всюду сопровождать! Только предупреди заранее. Хоть в церковь, хоть просто погулять по слободе…

– А чего в нее ходить, в здешнюю церковь… – Василиса в сердцах махнула рукой. – Одно лишь душевное расстройство. Сами же говорите, что ни одного попа настоящего тут нет.

Как бы то ни было, «бунт на корабле» был подавлен в самом зародыше, и Василиса по-прежнему продолжала вносить свою долю информации в общекомандный котел. Оставалось только сожалеть, что информация эта была весьма неконкретна, ибо делился с ней Иван в основном своими чувствами: страхами, сомнениями, обидами… Причем и пообщаться им удавалось далеко не всегда, частенько Иван добирался до своей комнаты мертвецки пьяным, и стоило только уложить его в постель, как он тут же засыпал.